Легенда вулкана - Денис Ватутин

Я отвинтил крышку фляги и сделал несколько крупных глотков. Рядом раздавался хрипящий клекот, который издавал во сне Кадык. Кто-то громко выпустил газы.

Марс приучил меня к терпению, спокойствию и умению переключать свои мысли в любой обстановке. В туловище стало приятно тепло. Даже как-то уютно: я представил, как мы сейчас выйдем на холодный ночной ветер с Ярдангов и как придется проникать в поезд, скорее всего отдав все, что у нас с собой, и еще как-то выкручиваться, уговаривать и располагать к себе проводника или машиниста, хоть и было мне это не впервой. Я очень рассчитывал на последнюю плитку шоколада из пилотских запасов, хотя так мечтал сберечь ее для Иры…

Все так и было – полусонных людей под лай собак и окрики часовых вывели на освещенный участок платформы перед пакгаузом и попытались построить в две шеренги.

Мы с Ириной напоминали сиамских близнецов, согревая друг друга в обнимку.

При всем при этом побег Кадыка из своей зоны принудительных работ выглядел до крайности прозаичным – он всю дорогу семенил за нами, пригибаясь под тяжестью двух внушительных узловатых тюков, принадлежавших толстой старухе, поминутно причитая:

– Куда ставить, бабуля? Может, ты присядешь? Не устала, арка ты моя железобетонная! Да я-то крепче дромадера, я тебя еще понесу!

Не знаю, как уж они там договорились, но бабка крыла его отборными ругательствами, изредка называя его «племянничком», а нас почему-то «дармоедами».

Перед выходом на платформу, когда все показывали жетоны удостоверений, Кадык коротко пожал проверяющему часовому руку, а вслух громко сказал:

– Как приедем, мы тебе напишем, вот только наших молодоженов устроим!

Я чувствовал, что мы с Ириной являемся частью некоего преступного плана, но, честно говоря, мне было уже плевать…

Где-то вдалеке раздался низкий рокочущий гудок, эхом отразившийся от глинистых холмов, пробежавший волнами низких частот над самой землей. Станция «Востока» ответила двумя короткими высокими сигналами.

И вот через несколько минут в перспективе переплетающихся стрелок из-за поворота дороги, того самого, со склоном холма, от которого я на дрезине увидел корпуса «Востока», там, в этой мглистой рельсовой дали, зажглось яркое пятно света.

Оно слегка сместилось вправо и начало медленно расти. Вновь раздался гудок локомотива, но уже ближе – он входил в стрелочную зону. Ветер донес тихий шум и постукивание колес.

Яркий пучок света стал еще сильнее, и под ним стали видны еще два огонька – это были фары.

Я даже оцепенел на какое-то время, завороженно вглядываясь во мглу марсианской ночи, которую озарил этот свет, как мне казалось, свет надежды. Это было словно избавление, спасение от всех бед и несчастий, надежда на лучшее, жажда движения, – словом, все вместе это волновало и будоражило.

Меж тем уже отчетливо было слышно рокот мощных дизельных двигателей и лязг колес многотонного состава. В свете станционных прожекторов возник тупой бронированный нос локомотива, увенчанный ярким фонарем. Над самыми рельсами у локомотива висел здоровенный ковш, повернутый чуть наискось, напоминая то ли совковую лопату, то ли стальную бороду.

Поезд опять дал гудок, но уже короткий, а шлагбаум перед станционной вышкой медленно ушел вверх.

Так же медленно и как-то величаво состав подъезжал к платформе. По стрелкам уже шагали станционные рабочие, обслуживающие поезда.

Локомотив повернул на дуге рельсов к платформе, грохоча по перемычкам стрелок, и, выпустив черное облако выхлопа и поскрежетав тормозами, стал медленно гасить движение, подъезжая к платформе.

Громада его имела сзади кабину машиниста с узкими смотровыми блистерами и торчащей сверху пулеметной парой на вращающейся платформе. Черные вороненые стволы грозно смотрели вперед. Клепаная обшарпанная стена корпуса со входным люком и маленькой железной лесенкой проехала в нескольких метрах от нас. Запахло выхлопным перегаром, и в лицо дохнуло мазутное тепло.

За собой локомотив тащил шесть таких же обшарпанных вагонов, укрепленных под окнами стальными листами на огромных болтах, и одну платформу. Окна были покрыты толстым слоем прозрачного пластика, хотя сказать, что это мутная и дырявая местами субстанция была прозрачной, было бы не совсем верно.

Кое-где вагоны были разрисованы граффити – от надписей до каких-то безумных картинок. Из-под колес вырывались клубы пара, и что-то шипело. У среднего вагона вместо окон были зарешеченные щели: там перевозили дромадеров и других животных, – запах от него шел соответствующий. Последний вагон в конце, на крыше, тоже имел пулеметную турель.

Зашипела пневматика, скрипнули по металлу тормозные колодки, и, оглушительно лязгнув вагонными сцепками, состав остановился, громко зашипев стравливаемым из цилиндров воздухом.

Помятая железная дверь первого вагона распахнулась со странным свистящим звуком, и на платформу соскочили двое вооруженных людей в военных комбезах, с охотничьими жетонами, пришитыми прямо на груди, – это были Машинисты, Охотники, которые обслуживали железную дорогу и поезда. Платили у них хорошо, и чужих туда брали редко. Один замер с автоматом у двери, а другой, пожав руку охраннику с «Востока», стоящему на платформе, о чем-то с ним стал негромко разговаривать.

Из других вагонов тоже вышли Машинисты, даже кто-то, кто приехал сюда, на «Восток». Громко лязгнув по направляющим, отодвинули широкую дверь вагона-бестиария и вывели оттуда навьюченного свиноконя и радостно гукающего дромадера, которых немедленно повели в пакгауз. Раздавались возгласы, смех и шум выкидываемых на платформу тюков и чемоданов.

Затем нас вновь досматривали, проверяли вещи и визы. Кадык слился с нами, как тень, будто всю жизнь он был нашим слугой и охранником, которого интересовали только наши дела, и особенно наша бабушка. Он не лез на глаза, но каждый раз, когда я видел его, он был чем-то сосредоточенно занят – перекладывал вещи из одной сумки в другую, развинчивал термос-чайник, проверяя его электроцепь, или же сосредоточенно смотрел в свой КПК, что-то записывая в нем световым пером. Потом он вдруг решил укутать бабушку теплым платком, и та еле от него отбилась – Кадык в порыве энтузиазма заворачивал в платок ее вместе с лицом, утверждая, что у нее обветривается кожа.

Наш пилотский шоколад произвел на Машинистов неизгладимое впечатление, они даже с подозрением поинтересовались, где мы его взяли. Пришлось соврать про заброшенный аэродром, который мы нашли. А когда я сказал, что знаю Калгана, нам вообще предложили поехать в отдельном служебном купе. Не успел я и рта раскрыть, как Ирина горячо поддержала это предложение, и я тоже кивнул, передавая ценный продукт из рук в руки. Мы вошли в широкий тамбур, а втащивший за нами вещи бабули Кадык прошептал мне прямо в ухо горячими и сухими губами:

– Спасибо, братишка, я твоей доброты вовек не забуду! Это Кадык сказал!

С этими словами он распахнул тяжелую межвагонную дверцу и исчез в темноте, умудрившись прикрыть за собой так, что дверь не издала почти ни единого звука.