Когда мир изменился - Ник Перумов

Над головами пылали тёмно-лиловые тучи; ало-фиолетовые солнца застыли в разных точках небесной дуги. Внизу, в глубоких ущельях улиц, ощущалось всё то же вечное движение, неустанное, размеренное; там торопились бесчисленные сонмы существ, занятых чем-то непонятным.

Низкие, сутулые, большеногие, с вечно опущенными головами, они чем-то напоминали коричневых муравьёв. Да, люди – но искажённые, изломанные, и теперь некромант понимал, как именно. Тела разделены на сегменты, поистине, как у муравьёв.

Движение внизу не прекращалось. В тучах над головой угадывались колыхания незримых крыл; яростно-лиловым огнём полыхали вершины обелисков. Никто не вскинул голов, никто из спешивших по улицам чудовищного города не обратил внимания на четвёрку спускавшихся.

Воздух, сухой, горячий и неживой. На террасах поднимались ряды чернолистных низкорослых дерев, словно рабы, присевшие в страхе перед кнутом надсмотрщика. В дверные проёмы пирамид и зиккуратов втекали сплошные потоки здешних обитателей, непрерывные, молчаливые, неостановимые.

Чем они были заняты? Над чем трудились?

А левитационные чары меж тем начинали разрушаться, словно осколок льда в кипятке, таяли под напором горячего ветра.

Здесь будет нелегко творить заклятия…

И всё-таки они успели. Правда, рухнув с высоты шести футов на каменный уступ одной из множества пирамид, на взгляд если чем и отличавшихся от других, так это выбитыми на плитах символами, непонятными, но даже на вид жуткими и хищными: словно зубастые пасти, пережёвывающие добычу.

Какое-то время ушло, чтобы привести в чувство несчастного маэстро; отец Виллем стоял на широко расставленных ногах, смотрел хоть и мрачно, но прямо:

– Куда теперь, сударь некромаг? Где этот злокозненный лич?

– Амулет… – простонал мэтр Гольдони. – Взгляните, синьор… он… должен был нас направить…

– А где портал? – деловито поинтересовалась Ньес, поднимая голову. – Ничего не видать!

– Портал здесь, – отозвался некромант. – Его не видно, но он тут, никуда не делся.

– И синьор некромаг сумеет нас туда поднять? – слабым голосом вопросил маэстро.

– Сумею, – твёрдо ответил Фесс.

Голова у него кружилась и гудела, однако было в Хаосе (если это Хаос) и кое-что хорошее: последствия левитационных чар он разрушал так же хорошо, как и сами чары.

– Тогда не о чем беспокоиться, – решительно отрубил монах. – Во имя Господа и именем Его! В сём вертепе греха…

– Какие ж тут грехи, святой отец? – перебила его Ньес. – Не вижу никаких. Мы стоим тут себе, нас никто не трогает. Вообще на муравейник смахивает, все бегут куда-то, торопятся, а куда и зачем – кто поймёт? Но что ж тут греховного?

Отец Виллем вскинулся было, но Фесс протянул руку.

– Мы пока ещё ничего не видели. И ничего не понимаем.

– Тогда идём, – пожала плечами целительница.

По широкому каменном уступу, скрытые от посторонних глаз густой порослью чёрных кривых деревцев, словно жалующихся, что им пришлось расти в этаком месте, четверо путников подошли к лестнице, что вела из тёмного провала улицы к самому верху пирамиды, плоскому камню, словно кто-то срезал остриё огромным ножом. По лестнице деловито поднимались и спускались местные обитатели, и на первый взгляд было это абсолютно бессмысленно: в руках они держали какие-то мелкие предметы, свитки, шкатулки, пучки трав, порой – какое-нибудь жуткого вида крылатое создание величиной с кошку, иногда живое, иногда – явно безжизненное.

На некроманта и его спутников они не обращали никакого внимания.

– Ну точно – муравьи. Formiche laboriose… [13]

– Мы их не трогаем, и им до нас дела нет, – согласился отец Виллем. – Только что они тащат?

– Не важно, что, – нахмурился некромант. – Не нравится мне, что дали нам беспрепятственно сюда спуститься. Крылатых тварей, что к нам в склеп врывались, все уже забыли никак? Куда они подевались? В портал-то лезли очень напористо!

– И верно, – призадумался монах. – Тогда веди, сударь некромаг.

…Ссутуленные «слуги» Града греха вблизи и впрямь весьма походили на смесь человека с муравьём. Вытянутое вперёд-вниз лицо, широкие плечи, узкая талия, тёмная кожа, блестящая, словно хитиновый панцирь насекомого.

И так же, как муравьи, были очень заняты. Тащили вверх по лестницам свои невеликий груз, исчезали в тёмных проёмах, одинаковые, неразличимые…

– Чувствуете, как гуляет здесь сила, синьоры? – маэтро Гольдони пугливо озирался, втянув голову в плечи. – Какие порывы… то с одной стороны, то с другой… так в костях и отдаётся!

– Зло, – скрипнул зубами отец Виллем. – Зло изначальное, предвечное, каковое…

– Да какое тут зло, – упорствовала Ньес. – Куча муравьиная, ничего больше.

– А крылатые твари?

– Их пока не видно. А потому…

– А потому вперёд, пока те не появились! – Некромант чётко ощущал тягу амулета. Заклятия маэстро Гольдони работали. Или, во всяком случае, создавали такое впечатление; а вот куда они приведут – другой вопрос.

На расстоянии вытянутой руки тёк живой поток, но никто из прислужников Града греха по-прежнему не поворачивал головы, не смотрел на незваных гостей.

– Так и с муравьями, точно, – негромко сказал отец Виллем. – Стой рядом с их тропой, но не вмешивайся, и они тебя не тронут…

– Нам придётся вмешаться, – Фесс взял глефу на изготовку.

– Не стоит к ним лезть. Смотрите, уступы не такие высокие, спустимся, – предложила Ньес.

Никто не возразил, даже маэстро.

…Они спустились в глубокое, полутёмное ущелье здешней «улицы».

Здесь точно так же шуршали по гладкому камню бесчисленные ноги сгорбленных слуг. Точно так же несли они – каждый! – мелкие бессмысленные предметы. Единственное отличие от потока на ступенях пирамиды – время от времени из тёмных разинутых ртов – въездов на нижние уровни зиккуратов – выбирались низкие широкие повозки, запряжённые похожими на громадных гусениц существами; сами повозки доверху завалены обычными на первый взгляд мешками и коробами.

Что они везут? Куда и зачем?

Они шагнули в поток, все четверо. Горбатые слуги Града греха их то ли не заметили, то ли не имели приказа на что бы то ни было, кроме самых простых действий.

Талисман настойчиво толкался в грудь, торопил, подгонял.

Пошли.

Пока что всё получалось на удивление просто.

«Мы идём – или нас ведут? А если ведут – то куда?»

Остальные, похоже, чувствовали то же самое, даже Ньес.

Шаги их тонули в шорохе и шарканье бесчисленных ног. Было в этом что-то жуткое, поистине непонятное – плыть в как бы живом и разом неживом потоке, ощущать, как упираются в тебя бездушные и безразличные взгляды и невольно гадать – что же приключилось с этими существами, что сделало их такими?…