Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика - Рэйвин Коннелл

Идеологические процессы

Гендерные отношения связаны со структурированием социальной практики вокруг секса и сексуальности. Наиболее распространенный процесс гендерной идеологии – разрушение этой структуры и последующий сплав образовавшихся элементов в единое целое посредством натурализации социальной практики.

Интерпретация гендерных отношений как фактов природы является исключительно распространенной. Половое разделение труда постоянно именно так и объясняется. Кокберн, например, отмечает: женщины абсолютно уверены в том, что они в силу своих природных качеств не способны обращаться с печатным оборудованием, несмотря на то что история печатного дела свидетельствует об обратном. Аналогичная ситуация отмечается в обсуждении разделения труда при заботе о детях: то, что женщинам свойственно от природы желание ухаживать за детьми, принимается как практически само собой разумеющееся. Этот же механизм срабатывает и при обсуждении структуры катексиса. Гетеросексуальное влечение всегда понимается как естественное – как притяжение противоположностей, а запрещенные отношения, особенно гомосексуальные, понимаются как неестественные. Другим объектом натурализации выступают структуры власти (они натурализуются, например, в социобиологии). Однако в данном случае натурализация проводится менее настойчиво, чем в двух других.

Глубоко политический характер этого процесса становится очевидным, когда прямо противоположные социальные отношения натурализуются в разное время и в разных регионах. Так, женщины считались по своей природе слабыми существами в европейской светской культуре в XVIII и XIX веках, и в то же время они считались от природы сильными в большинстве крестьянских культур. Иногда механизм натурализации используется для доказательства необходимости социальных изменений. Например, суфражистское движение использовало аргумент о том, что сфера политики нуждается во вливании таких естественных женских качеств, как сопереживание и моральная чистота. Некоторые современные экофеминисты рассуждают в близком ключе. Однако основное следствие натурализации – консерватизм. Расширение использования натурализации создает риск незаметного сползания в консерватизм. Интерпретировать социальные отношения как природные – значит, в сущности, игнорировать их историчность. Тем самым перекрывается возможность теоретического объяснения того, как посредством человеческой практики воспроизводится человечество. Верена Штольке и Мари де Леперванш в своих исследованиях натурализации неравенства показывают тесные связи между натурализацией гендерных отношений и натурализацией других форм социального неравенства, таких как расизм. На самом деле одна форма натурализации становится условием другой. Как отмечает Штольке, биологизм приводит к тому, что контроль над женской сексуальностью осуществляется во имя расовой чистоты.

Таким образом, натурализация не является наивной ошибкой в понимании того, что биологическая наука может объяснить, а что – нет. На коллективном уровне это высоко осознанная идеологическая практика, которая не интересуется биологическими фактами. Аргумент от природы привлекается не столько для объяснения, сколько для обоснования. Чтобы использовать этот аргумент для обоснования, сама природа должна подвергнуться упорядочиванию, упрощению, схематизации и морализации.

Таким образом, натурализация включает еще один основной процесс гендерной идеологии – когнитивную стерилизацию (purification) гендерного мира. Наиболее известная ее форма – стереотипизация в средствах массовой информации, описанная, например, в работе Патриции Эдгар «Медийная Она» («Media She»). Реальные социальные практики сложны и запутаны, тогда как их идеологические репрезентации предельно просты и прилизаны. Семьи в телевизионной рекламе все как одна счастливы, отцы семейств все как один работают, а матери все как одна наслаждаются работой по дому. Девушки из телевизора все как одна длинноноги, у них белоснежные зубы, колготки без затяжек, и они абсолютно свободны сегодня вечером. Детские книжки, как подробно показывает Боб Диксон в своей книге «Дети на крючке воспитания» («Catching them young»), напичканы стереотипными образами гендера, равно как и стереотипными представлениями о расах и классах.

Исследование фотографических образов женщин, проведенное Джо Спенс, показывает, что процесс стереотипизации выходит за пределы каких-то отдельных аспектов. Если взять корпус рекламных объявлений и фоторепортажей в целом, то в нем конструируется скрытый нарратив о жизни женщины, содержащий отдельные аспекты, к логике которых апеллируют фотоизображения. В британских популярных средствах массовой информации, изученных Спенс в 1970-х годах, этим нарративом был понятый в исключительно традиционном ключе жизненный цикл (не завершаемый смертью), в котором женщины представлены как обслуживающие мужчин и детей. Однако Спенс отмечает, что в конце 1970-х годов начинают формироваться альтернативные нарративы, больше отражающие проблемы в жизни женщины и труд женщины по найму, больше говорится об удовольствиях и приятных вещах, которые они могут себе позволить.

Стерилизация идеологического мира путем исключения тех аспектов, которые не вписываются в скрытые нарративы, достигает своего максимума, когда нарратив касается публичного мира. Во многих исследованиях средств массовой информации говорится о том, что лишь небольшая доля новостей посвящена женщинам. Отсутствие упоминаний женщин отмечается и в других формах коммуникаций. Когда первый человек ступил на Луну, он объявил внимающему ему миру: «Это один маленький шаг для человека, но это гигантский скачок для человечества»[32]. В том же 1969 году вышла в свет высоко оцененная читающей публикой «История шотландского народа». В этой книге говорится практически только о мужчинах; бо́льшая часть содержащейся в ней информации подается так, как будто Шотландию населяли исключительно мужчины; в ней обсуждаются все области деятельности народа – за исключением той, в которой занято самое большое число людей, т. е. домохозяйство. В предметном указателе есть понятие «дом», но нет понятия «домашнее хозяйство». Еще один пример обсуждаемого феномена – влиятельная международная конференция «Диалектика освобождения», которая прошла в Лондоне. Докладчики на конференции были исключительно мужчины. Они обсуждали вопросы войны, безумия, окружающей среды, империализма, расы, литературы, капитализма и социализма, но никак не упоминали положение женщин или угнетение гомосексуалов.

Это примеры из жизни конца 1960-х годов, и по крайней мере некоторые области культурной практики с тех пор изменились. Язык официального общения теперь уже не будет откровенно сексистским. Даже истеблишмент Американской психологической ассоциации был вынужден ввести в 1977 году политику несексистского языка в издаваемом ею журнале. Бо́льшая часть издательств теперь работает с авторами, занимающимися феминистскими и женскими исследованиями, а также с женщинами – литераторами и публицистами. И в самом деле, этот сегмент печати относится к числу наиболее развивающихся. Однако проблема, отмечаемая Шейлой Роуботам в работе «Женское сознание, мужской мир» и состоящая в том, что даже мужчинам левых взглядов тяжело признавать гендерные вопросы вопросами серьезной политики, остается актуальной не только для левых. В каком-то смысле исключение женщин заменяется их маргинализацией посредством таких механизмов, как отдельные издательские планы или тривиализация женских образов в средствах массовой информации[33]. Основной нарратив: о публичном мире войны, ракетах, падении режимов, росте доходов – остается без изменений.