Шафрановые врата - Линда Холман

Старшая жена и служанка игнорировали меня, но мне вскоре стало очевидно, что младшая жена очень любопытна, она проявляла ко мне интерес. Нам было сложно общаться, но я была признательна ей за улыбки, которыми она одаривала меня все чаще. Она сказала, что ее зовут Мена, и рассмеялась, когда попыталась произнести мое имя. У нее был высокий приятный голос и круглое бледное лицо. Такие лица, как я теперь знала, нравились марокканским мужчинам. На вид ей было не более двадцати лет.

Когда я указывала на предметы, Мена говорила их названия по-арабски. За короткое время я выучила много слов и простых фраз. Ей очень хотелось поговорить со мной; она казалась одинокой, несмотря на то что постоянно общалась с двумя другими женщинами.

Девушка беспрерывно щебетала, показывая мне, как готовится кускус: замоченную пшеницу присыпали пшеничной мукой мелкого помола, а затем все это пропаривалось. Я наблюдала за тем, как она готовит хариру, суп из чечевицы, гороха и баранины. Когда я жестами показывала, что хочу помочь ей готовить, она показывала, какой толщины должны быть куски мяса, как нарезать овощи и как долго их тушить. Иногда она нетерпеливо отстраняла меня и сама что-то быстро и усердно размешивала в кастрюле. Мена не обращала внимания на неодобрительные взгляды старой служанки, но когда старшая жена — Навар — входила в кухню, она замолкала.

На четвертый день я почувствовала беспокойство и уже не могла оставаться ни в доме, ни на крыше, ни во дворе. Я объяснила Мене, что хотела бы выйти в город. Она посоветовалась с Навар, и та недовольно скривилась, но выкрикнула имя — Наиб, и один из мальчиков появился из задней комнаты. Она сказала ему несколько фраз, кивками указывая на меня, затем Наиб подошел к воротам и остановился в ожидании. Я закуталась в покрывало и пошла за ним по узким улочкам. Глядя на его подошвы — он был босым, — я почему-то подумала, что они похожи на рога. Я узнавала некоторые улицы и поняла, что мы идем по Шария Зитун к базару. Я увидела нишу в стене — с котятами, — где сидели Баду и Фалида, когда Манон выпроваживала их со двора.

Вскоре, поскольку Наиб вел меня на базар, думая, что мне нужно что-то купить, я пошла впереди него, оглядываясь, а он шел следом.

Я пересекла Джемаа-эль-Фна, вышла во французский квартал и всю дорогу до отеля «Ла Пальмере» постоянно оглядывалась на Наиба. Я жестами попросила его подождать, а сама пошла к входной двери, снимая на ходу хик и покрывало. Парень сразу же отвернулся от меня.

В фойе мсье Генри, увидев меня, покосился на мой кафтан, но кивнул дружелюбно.

— Ах, мадемуазель! Чудесные новости. Обе ваши картины проданы, и покупатели хотели бы еще. Это молодая пара, они украшают свой дом в Антибе, и им хотелось бы купить еще по меньшей мере четыре картины в таком же стиле.

Странное тепло наполнило меня. Я даже не представляла, что буду чувствовать себя так, когда мне сообщат эту новость — что мои картины востребованы.

— Мадемуазель, вы говорили, что у вас еще есть картины. Эта пара уезжает на следующей неделе, и они хотели бы, если можно, посмотреть их до своего отъезда.

Я кивнула.

— Да. Да, — повторила я. — Я принесу их. Завтра.

— Отлично. А сейчас… — Он повернулся и открыл ящик шкафа за стойкой. — Да. Вот. Отель взял пятьдесят процентов комиссионных, как обычно. Детали продажи прописаны.

Я взяла у него конверт, продолжая кивать.

— Спасибо, мсье Генри. Спасибо.

— Значит, увидимся завтра, — сказал он и повернулся, дав понять, что разговор закончен.

Я вышла к Наибу, перед этим закутавшись в покрывало, чтобы не смущать его снова. Я не могла ждать и разорвала конверт. Вместе с напечатанной квитанцией там был чек на сумму, которая стала для меня неожиданностью. Я уставилась на чек, думая, что, возможно, ошиблась в цифрах. Но я не ошиблась. Сумма, которую я получила за две моих картины, ввергла меня буквально в состояние эйфории.

Впервые в жизни я получила зарплату. За что-то.

Как только я сунула чек обратно в конверт, Наиб направился вниз по улице по направлению к медине, но я окликнула его, жестами показывая, чтобы он снова шел за мной. Я зашла в банк и сказала, что хочу открыть счет.

Кассир недоуменно посмотрел на меня.

— У вас должен быть документ, мадемуазель, — пояснил он, и я кивнула.

— Я приду с паспортом завтра, — сказала я, а затем позволила Наибу отвести меня в Шария Сура.

На следующий день я снова объяснила, что мне надо выйти в город, и Навар посмотрела так же недовольно, но снова позвала Наиба.

Сначала я пошла в отель «Ла Пальмере» и оставила мсье Генри еще четыре своих картины. Затем я зашла в банк, открыла счет, сняв часть денег на повседневные нужды, и после этого пошла в художественный магазин. Я купила еще бумаги и красок. Подчинившись внезапному порыву, я купила также деревянный ящик с тюбиками масляной краски, несколько холстов и разные кисточки. Я подумала, что смогу добиться большей глубины и выразительности, рисуя маслом. Это будет совершенно новая для меня техника, и мне так захотелось ее опробовать.

На обратном пути я блуждала по шумным ярким базарам, останавливаясь то там то здесь, трогая ткани и резные деревянные или серебряные изделия. Наиб в это время стоял позади меня, держа мои покупки. Для него я купила большую сумку.

Мне захотелось сразу же испробовать масляные краски; сначала я рисовала в своей комнате, но в это время суток здесь было недостаточно светло. Тогда я перенесла мольберт вниз, во двор, установила холст и выдавила краску из тюбика на палитру.

Вышла Мена. Она притащила табурет и села, чтобы понаблюдать за мной; блеск ее глаз и румянец обычно бледных щек, пока она неспешно разглядывала внутренний дворик, медленно проявлялись из-под моей кисти. Я, повернувшись к ней, указала кистью на ее лицо, а затем на холст. Но только увидев свой пока еще нечеткий образ, она закричала, положила свою руку на мою и помотала головой, говоря: «Ла, ла!» Нет.

— Что не так? — спросила я ее, и она выпалила много длинных слов, сопровождая их жестами, — я наконец поняла, что она не разрешает мне ее рисовать: я перенесу ее душу на холст.

Я кивнула, а потом спросила Мену на своем примитивном арабском, могу ли я рисовать мужчину.

Она на секунду задумалась, а затем кивнула. Мужчину можно. Дух мужчины достаточно сильный, и его нельзя забрать, как я поняла из ее слов и жестов. Но мне нельзя рисовать женщину или ребенка.

Я радовалась тишине. Мена наблюдала за моей работой, когда Навар вышла во двор. Она остановилась, потом подошла и посмотрела на картину. Она покачала головой, поджав губы, а потом выдала поток слов Мене и ушла, вызвав порыв ветра полами своего кафтана.

Я смотрела, как она шла в дом, а затем перевела взгляд на Мену. Мена медленно покачала головой, и из сказанного ею я поняла, что мне не разрешается рисовать во дворе. Навар заявила, что это привлечет злых духов.