Лживая весна - Александр Сергеевич Долгирев

class="p">До концерта оставалось пятнадцать минут, но люди уже начинали занимать свои места. Хольгер узнал в толпе мужчину и женщину, пробиравшихся в их с Хеленой сторону, и не смог сдержать улыбку:

– Добрый вечер, Франц! Вот это встреча!

Майер ничуть не изменился за те три года, что Вюнш его не видел, разве что немного заматерел. Он принял предложение Гиммлера и перешел в ГЕСТАПО сразу с момента ее создания. Через год вступил в СС, а три года назад был переведен в Берлин.

Хольгеру до сих пор было немного досадно, что им не довелось больше поработать вместе. Репутация Майера крепла с каждым днем и шла впереди него, а его звание уже было выше, чем у Вюнша. «Ну и хорошо» – Хольгер искренне радовался успехам Франца и не без гордости вспоминал что, пусть и немного, но поучаствовал в его становлении как полицейского.

– Оберкомиссар Вюнш! Вы и впрямь счастливчик, хотя, в данном случае скорее я. И вы здесь, фрау Вюнш! Очень рад нашей встрече! О, да вы ждете пополнение! Примите мои поздравления!

– Добрый вечер, господин Майер. И вам, фрау Майер. Спасибо за поздравления.

Хельга Майер смотрела на мир все тем же пронзительным взглядом, как и в тот вечер, когда вымокшие под дождем Хольгер и Франц впервые ее увидели. Она улыбнулась Хелене и продолжила давний разговор:

– Когда вы уже, наконец, начнете обращаться ко мне Хельга, а к нему Франц?

Хелена тоже улыбнулась и достойно ответила:

– Когда вы станете обращаться ко мне Хелена.

Вюнш и Майер между тем жали друг другу руки.

– Три года?

– Чуть меньше, два с половиной.

– Как дела в Берлине?

– Много работы, много людей и совсем мало времени – все как всегда.

Хольгер молча кивнул, а затем предложил:

– Может быть, после концерта поужинаем вчетвером? Мы с Хеленой здесь уже больше недели и нашли неплохой ресторанчик. Там даже есть пиво, которое почти не кажется мочой, наверное, лучшее в Австрии.

– Договорились. С большим удовольствием.

– Не знал, что вы поклонник классической музыки, Франц.

– Я, скорее, равнодушен, а вот Хельга обожает вальсы. Она меня долго убеждала приехать.

– Как поживают фрау Лагард и юная Стефания?

В 34-м году Майер исполнил свое желание перевести сестру и племянницу в Германию. Хольгер пару раз общался с темноволосой – в отца – Стефанией и твердо уверился, что эта женская версия Франца имеет хорошее будущее. «Сейчас ей должно быть уже… шестнадцать…» – Вюнш провел в уме нехитрые вычисления.

– У Марии все нормально, а Стефания с головой погрузилась в дела Союза немецких девушек и на хорошем счету.

– Продолжает заниматься живописью?

Стефании Лагард очень неплохо удавались пейзажи и изображения животных.

– Да, но уже меньше – много времени уходит на учебу и на дела Союза… А вам скоро слать поздравительные открытки?

Хольгер недоуменно посмотрел на Франца, но быстро понял, о чем он:

– Через три месяца. Если, конечно, все будет хорошо.

– Имя уже придумали?

– Да. Решили, что если мальчик родится, Хелена имя выберет, а если девочка, то я. Она хочет имя Карл-Хайнц в честь Иберсбергера, а я думаю над именем Ида.

– Я слышал о смерти оберста Иберсбергера. Соболезную, вы ведь были друзьями.

Калле не стало год назад. У пышущего энергией сорокавосьмилетнего мужчины, храброго солдата и отличного друга не выдержало сердце. Вюнш вспомнил, как успокаивал на похоронах рыдавшего Зигмунда Шигоду.

– Ничего не поделаешь. Теперь он пирует в Вальгалле.

Установилось молчание, продержавшееся до начала концерта. Хольгер вернулся на свое место и следующие полтора часа прошли в музыкальном восторге.

Грянул Марш Радецкого. Зал начал хлопать в ладоши и топать ногами в такт музыке, написанной Иоганном Штраусом-отцом в честь победы в Италии австрийского маршала Йозефа Радецкого. Столь странное для воспитанной венской публики поведение было давней традицией. Когда Марш Радецкого исполнялся впервые во время триумфального возвращения маршала в Вену, народ хлопал и топал ногами. С тех пор исполнение этого произведения на концертах сопровождалось именно такой реакцией слушателей.

Музыка унесла Хольгера очень далеко. Ноты били его по голове, а перед глазами маршем шли его боевые товарищи – те, кого он потерял. Вюнш видел их всех: и тех, кто погиб на Войне, и тех, кто умер много позже. А еще он увидел Вольфганга Габриеля.

На лице Вольфганга не было трупных пятен. Его тело не раздуло от долгого пребывания в воде. Он почти не изменился за эти шесть лет, разве что седины стало еще больше. Он сидел на балконе справа от Вюнша и тоже слушал Марш Радецкого. Габриель был, как и Майер, одет во все черное, а на его плече была повязка со свастикой.

Хольгер застыл с удивленным выражением на лице, но через несколько мгновений удивление сменилось гневом. Вюнш понял, что Гиммлер просто его обманул: рейхсфюрер послал Вольфа не для того, чтобы убить Габриеля, а чтобы предложить ему работу. «Вот почему у штурмфюрера не было машины – он отдал ее Вольфгангу, чтобы я увидел автомобиль Габриеля и ничего не заподозрил…» Гиммлер с Вольфом придумали отличную комбинацию и блистательно ее разыграли.

Марш закончился. Он закрывал концерт. На сцену вышел тщедушный, худой человек. Его звали Йозеф Геббельс, и он был министром пропаганды. Все встали. Геббельс начал произносить речь, но Хольгер не слышал ни слова. Он ничего не слышал – в его мозгу все еще грохотал марш: «Пистолет остался в гостинице, так что застрелить его не получиться. Если забраться по той занавеске на балкон, то я смогу задушить его. Можно пройти на балкон и с другой стороны…»

Где-то на границе своего поля зрения Вюнш заметил объект. Хольгер старался не отвлекаться на него, но какая-то часть его разума твердила, что этот объект очень важен, что к нему нужно присмотреться всенепременно. Вюнш поддался этому стремлению, сфокусировал свое внимание на объекте и понял, что это вовсе не объект – это его жена Хелена, которая носит их общего ребенка и очень внимательно слушает Геббельса. Ее взгляд был устремлен на сцену, а на лице зависла торжественная улыбка.

Взгляд же Вюнша скользнул еще дальше и он увидел Майера и Хельгу, лица которых сейчас были так похожи на лицо его жены. Душа Хольгера металась между этими тремя молодыми людьми и Вольфгангом Габриелем. Он не знал, как ему поступить.

Геббельс закончил и вскинул правую руку. Хольгер, в голове которого продолжал звучать марш, посмотрел на Хелену и произнес одними губами:

– Зиг Хайль, Хелена!

А после этого громко и отчетливо вместе со всеми: