Жемчужина Санкт-Петербурга - Кейт Фернивалл

Валентина сразу поняла, что капитан Чернов накачан морфием. Зрачки его превратились в две крошечные точки, губы утратили твердость. Линия рта как будто расплылась, что сделало его неузнаваемым. Видимо, его доктор, так же как Валентина, верил в важность устранения боли.

Сидя тихо у кровати, она прислушивалась к плачу его матери. Графиня Чернова, хрупкая женщина с несколькими нитками жемчуга на шее, сидела в золоченом кресле с противоположной стороны кровати и плакала в изящный кружевной платочек, который Валентине казался совершенно неподходящим для этого дела. В сердце девушки не было места сочувствию матери человека, который поклялся убить Йенса. В этот дом она пришла по настоянию родителей, и это был последний раз, когда она согласилась сыграть роль невесты. Прикасаться к раненому она не желала. Правая рука его лежала сверху на одеяле, и девушка скорее согласилась бы отрубить ее, чем поднять. Это была та самая рука, которая с такой готовностью поднимала дуэльный пистолет.

— Валентина, — прошептал Степан, — едем со мной.

Он попытался улыбнуться, но у расслабленных морфием мышц не хватило сил. Ранен он был в живот и потерял много крови. Всю ночь Чернов находился между жизнью и смертью, но под утро ему стало лучше, и появилась надежда, что он пойдет на поправку. Так сказал ей его отец, граф Чернов. Лучше. Пойдет на поправку. Она закрыла глаза.

— Я не могу уехать с вами, — отчетливо произнесла она, чтобы в его затуманенном разуме не произошло никакой ошибки. — У меня больна сестра, поэтому я не могу оставить Петербург.

Родители его заявили о своем намерении, как только он окрепнет, везти сына в их фамильную резиденцию на Черном море. Они надеялись, что теплый южный климат будет способствовать скорейшему выздоровлению Степана. Глядя на бледное лицо на подушке, Валентина вдруг вспомнила, как кровь гусара растекалась по снегу, такая же красная, как его форма, и она решила на прощание сказать Чернову чтото приятное.

— Когда вы вернетесь, мы поговорим снова. — Она встала. — Возможно, я даже сыграю вам на рояле. — Валентина не смогла спрятать легкую улыбку, промелькнувшую на ее лице.

Йенсу приснился страшный сон. В темные ночные часы, когда жизнь какимто невообразимым способом трансформируется настолько, что реальность становится изменчивой, а сознание — ускользающим, появились волки. Он понимал, что находится в доме Федорина и что в центре Петербурга дикие животные не бегают по жилым помещениям, и все же они появились. Сначала он услышал запах. Точно такой запах стоял в комнате женщины, которая лежала в кровати с мертвыми детьми.

Но когда он попытался сесть, чтобы прогнать их, они запрыгнули ему на грудь и вонзили клыки в его плоть. Он чувствовал, как их языки, горячие и гладкие, слизывают кровь с его сердца. Снова и снова он повторял себе, что это всего лишь сон, ночной кошмар, и сам себе не верил. Он видел их красные глаза, чувствовал их зловонное дыхание. Превозмогая боль, он ударил одного из них в морду и услышал недовольное рычание. «Неповадно будет», — подумал Йенс и удовлетворенно улегся на подушку.

Когда он проснулся, солнце уже светило вовсю. Комната была наполнена его лучами. Это были те лучи, которые пробиваются даже сквозь закрытые веки и заставляют их открыться. Йенс не сразу понял, где находится и почему лежит в чужой постели. Но все стало на свои места, как только он увидел Валентину.

Она сидела в кресле возле кровати — маленькая тоненькая фигурка между большими мягкими подлокотниками — и неотрывно смотрела на него. Чтото в ее неподвижности заставило его подумать, что она сидит там уже давно. Когда она заметила, что он проснулся, глаза ее радостно распахнулись, красивые длинные ресницы взлетели вверх, и от этого сладко заныла рана у него на груди. От ее улыбки кровь в его венах словно побежала быстрее.

— Как ты себя чувствуешь? — негромко и нежно спросила она, но осталась сидеть в прежней позе.

Ему захотелось прикоснуться к ней.

— Как будто слон потоптался у меня на груди.

Ее улыбка сделалась шире.

— Только не говори об этом доктору Федорину. В его доме слонов наверх не пускают.

Он рассмеялся, и у него за ребрами как будто чтото взорвалось.

Он закашлялся, изо рта потекла кровь. Лицо Валентины застыло, щеки побледнели. Когда кашель улегся, она вытерла Йенсу губы красной фланелькой.

— Не разговаривай, — приказала она. — И не смейся.

Задыхаясь и пытаясь согнать с груди чертова слона, он смотрел на нее. Валентина была в зеленом с коричневым платье и чемто напоминала лесную нимфу, по ошибке забредшую в его комнату. У платья был высокий стоячий ворот и двенадцать маленьких красивых перламутровых пуговиц на лифе. Йенсу захотелось по очереди прикоснуться к каждой из них, провести пальцем по их гладкой и блестящей поверхности. Волосы Валентины выглядели так, словно их разметал ветер, хотя, может быть, она просто растрепала их руками. Когда он подумал, что она могла это сделать от волнения и душевных страданий, горло его сжалось.

— Тебе очень больно? Не отвечай, просто кивай или качай головой.

Он покачал головой. Их взгляды встретились.

— Хорошо, — промолвила она.

— Поцелуй меня, — прошептал он.

— Тебе нужно спать.

— Поцелуй.

Он положил руку на край кровати, но девушка не взяла ее.

— Тебе нельзя двигаться, — строго произнесла она. — Если будешь двигаться, внутри может чтонибудь порваться.

— Если ты меня не поцелуешь, я сейчас спрыгну с кровати и стану за тобой бегать по комнате.

— Ты не заслужил поцелуя. — Лицо Валентины приняло серьезный вид, глаза загорелись. — Тебя могли убить. И все по твоей милости.

Йенс рывком поднялся и потянулся к ней. Вскрикнув от неожиданности, она отклонилась, но он успел поймать ее за руку и потянул к себе на кровать.

— Не надо! — закричала Валентина, отбиваясь. — Тебе станет хуже. Швы разойдутся.

Он все же подтащил ее к себе, обхватил рукой за талию и поцеловал. Губы ее были мягкими и податливыми, но темные глаза остались открытыми и были полны гнева.

— Валентина, — прошептал он, — я не отдам ему тебя.

Она коротко вздрогнула и крепко прижалась головой к его шее.

— Я всегда была твоей. С первой минуты, когда увидела тебя. А теперь ложись.

Он позволил ей уложить себя на подушки и вытереть кровь с подбородка, но талию ее так и не выпустил. Она села рядом с ним, и только теперь он заметил у нее на щеке кровоподтек винного цвета. Он потрогал его, провел рукой по волосам, по уху, потом расстегнул две перламутровые пуговицы.

— Что ты с собой сделала? — спросил он.

— Ты про это? — Она прикоснулась к синяку. — Поскользнулась на льду.

Но он слишком хорошо ее знал. Йенс вспомнил про волков.