Великие арабские завоевания - Хью Кеннеди

Во время этого похода к Мухаммаду присоединились примерно 4000 зуттов, что заметно усилило его войско.

Дахир по-прежнему оставался лидером сопротивления. Мухаммад стоял на восточном берегу Инда, отделенный от противника рекой. «Чачнаме» подробно описывает, как Мухаммад переправлялся через реку, чтобы атаковать Дахира. Он решил навести лодочный мост и наполнил балластом из песка и камней собранные лодки, соединив их между собой досками. Между тем сторонники Дахира собирались на восточном берегу, чтобы помешать его высадке. Мухаммад приказал выстраивать лодки вдоль западного берега, пока их цепь не сравняется с шириной реки. Затем отважные воины встали на лодки, и весь мост развернули по течению, пока он не уперся в противоположный берег. Арабы тут же отогнали неверных от берега, осыпав их стрелами, после чего переправились конница и пешие воины.

Балазури уделяет несколько кратких строчек последнему противостоянию Мухаммада ибн Касыма и Дахира, зато «Чачнаме» описывает события в драматических тонах. Армию Синда составляли 5000 воинов-ветеранов (и 20 000 пехотинцев) и шестьдесят слонов. Дахир ехал на белом слоне, вооруженный тугим луком, и с ним на носилках были две служанки: одна, чтобы подавать ему для жевания лист бетеля, другая, чтобы подавать стрелы. С обеих сторон были произнесены речи, приводятся многочисленные имена арабских воинов — верный признак того, что поэма «Чачнаме», по крайней мере, основана на арабском оригинале. Нам сообщают также, что арабы, по прежде не упомянутым причинам присоединившиеся к войску Дахира, теперь снабдили Мухаммада жизненно важной информацией о передвижении противника. В последовавшей жестокой битве мусульмане горящими стрелами подожгли носилки, с которых сражался Дахир, и белый слон устремился в воду. Дахира схватили и обезглавили. Его тело опознали девушки-рабыни, бывшие с ним на носилках. Историк Аль-Мадаини сохранил для нас короткий победный стих, якобы произнесенный убившим Дахира арабом:

Поражение и смерть Дахира означали конец организованного сопротивления. Многие из женщин Дахира покончили с собой, сгорев вместе со своими служанками и имуществом, чтобы не стать пленницами. «Чачнаме» вкладывает в уста одной из сестер убитого правителя короткую речь: «Наша слава ушла, и близок предел нашей жизни. Коль нет надежды на свободу и безопасность, давайте соберем дерево, хлопок и масло. Лучше для нас, думается мне, сгореть дотла и скорее повстречаться со своими мужьями в ином мире». Все они вошли в дом, подожгли его и сгорели заживо. Несмотря на эту добровольную жертву, хроники говорят, что многих благородных женщин великой красоты отослали Хаджаджу в Ирак. Тот, в свою очередь, переслал их ко двору халифа, где их продали или раздали в награду родичам и соратникам. Остатки войска Дахира преследовали до Брахманабада, близ которого мусульмане позже их снова разбили и основали город Мансуру.

«Чачнаме» сохранила сообщение о том, как поступил Мухаммад ибн Касым с жителями Брахманабада. Возможно, этот эпизод отражает множество проблем, возникших при мусульманском завоевании. Первым его порывом было пощадить всех ремесленников, торговцев и простолюдинов и казнить всех, принадлежащих к военной касте. Но скоро он осознал необходимость привлекать местных чиновников для работы в администрации. Первым делом он установил для ремесленников и чиновников ценз, вынуждавший их обратиться в ислам или платить подушный налог. Затем он назначил сельских старост для сбора налогов. Тем временем брахманы старались упрочить свой статус при новом режиме. Они пришли к Мухаммаду ибн Касыму с обритыми в знак покорности головами и лицами и подали ему петицию. Прежде всего они желали обезопасить всех выживших членов семьи Дахира, в том числе его жену Лади, которую вывели из внутренних покоев. Рассказывали, что Мухаммад ибн Касым купил ее, и она стала его женой. Интересно сравнить этот брак с относящейся к тому же времени женитьбой сына Мусы ибн Носсейра, завоевателя Аль-Андалуса, на дочери визиготского короля Родриго. В обоих случаях арабы-завоеватели стремились заключить союз с прежним правящим домом, возможно, в надежде, что их потомки станут наследственными правителями. Однако в обоих случаях этому помешали энергичные действия правительства в Дамаске.

Затем брахманы объяснили, с каким почетом и преклонением к ним относились в старом царстве. Мухаммад сказал, что им будут дарованы такие же привилегии и такой же статус, какими они пользовались при правителе Чаче, отце Дахира. Этот статус перейдет по наследству к их детям. Затем брахманы просили сохранить за ними их доходы. Им позволено было собирать обычную плату с купцов и ремесленников. Новые жалобы последовали со стороны хранителей храма Будды. Прежде они жили на доброхотные пожертвования, но теперь подаяние иссякло, потому что люди боялись мусульманских солдат. «Теперь, — жаловались они, — наш храм покинут и разрушен, и мы не можем больше поклоняться нашим идолам. Мы взыскуем у справедливого правителя позволения починить и отстроить заново наши буддийские храмы, чтобы продолжать поклоняться в них, как прежде». Мухаммад написал Хаджаджу, который ответил, что, покуда они платят налоги, у мусульман больше нет никаких прав над ними, и им надо позволить поддерживать свои храмы, как прежде. На встрече, состоявшейся вне города, Мухаммад собрал всех старост, вождей и брахманов и позволил им строить храмы и вести торговлю с мусульманами. Он также велел проявить доброту к брахманам и отмечать их святые дни, как делали их отцы и деды, и, что могло быть более важным, платить три из каждых ста дирхемов налога брахманам, а остальные отсылать в казну. Установили кроме того, что брахманы (очевидно, те, кому не доставалось выплаты из налога) вправе с медными чашами просить подаяние у дверей, собирать зерно и использовать его по своему усмотрению.

Следующей проблемой стал статус джатов. Советники Мухаммада описали их низкое положение и меры дискриминации, которые принимались против них в правление Чача: их принуждали носить грубую одежду; ездить верхом им дозволялось только без седла и поводьев, покрывая спину коня попоной; им полагалось водить с собой пса, чтобы их могли отличить от других племен; они обязывались днем и ночью служить проводниками путникам, а если кто-либо из них был пойман на воровстве, его детей и других членов семьи бросали в огонь и сжигали. Короче: «Они все — из породы диких скотов. Они всегда были упрямы и непокорны правителям и вечно занимались грабежами на большой дороге». Мухаммада легко удалось убедить, что это «подлейшие из людей» и с ними следует обращаться соответственно.

Описанные дискуссии интересны не тем, что точно отражают события, а тем, что рассказывают нам о расселении мусульман и отношении к нему местных жителей. На самом очевидном уровне они показывают, что мусульмане использовали готовый административный аппарат и сохраняли в целости основные социальные структуры. Сообщение преследует двойную цель: мусульманам оно объясняет, почему при внешне мусульманском правительстве брахманы сохранили такое влияние и почему следует терпимо относиться к их храмам. Одновременно оно указывает на необходимость терпимости по отношению к буддистам и их свободу практиковать свою религию. Не-мусульмане узнают, таким образом, что их статус был признан самим отцом-основателем синдского ислама Мухаммадом ибн Касымом и его великим повелителем Хаджаджем лично. Что до несчастных джатов, они просто ничего не выиграли от прихода ислама.