Настоящая принцесса и Снежная Осень - Александра Егорушкина

— …у тебя был такой голос— я думала, ты умер! — обвиняла Амалия, сверкая глазами.

— Была и такая версия, — ответил Филин. — Но не подтвердилась.

— А ты, оказывается, на скрипочке пиликаешь! И вообще я думала — ледниковый период и конец света! — Амалия грациозно повела плечами и скинула голубую дубленку на руки Инго. — А тут, извольте видеть, теплынь и народные гулянья! Нет, я, конечно, вижу, двойной узел пространства при темпоральной перемотке, разбираться и разбираться, но все вроде живы…

Подоспевшие Хранители слушали фриккен Бубендорф затаив дыхание — ждали инструкций. Высунувшийся из-за них Костя тоже оцепенел — от восторга.

— Амалия, душенька, это мы тут вчера дел наворотили, — извиняющимся тоном сказал Филин и покосился на Инго. — Нам без тебя не справиться.

— Очень мило, — заметила Амалия, оглядевшись. — Полное безобразие. К закату надо будет все распределить по местам… — Она наморщила носик, снова огляделась и заметила Лизу.

— О! Извините, Лиллибет, — и Филин обернулся к Лизе с церемонным поклоном. — Ваше Высочество, позвольте представить вам фриккен Амалию Бубендорф из Амберхавена.

Лиза растерянно встала, запоздало сообразив, что принцессе в таких случаях полагается сидеть, а Амалия, к полному её ужасу, присела перед ней в глубоком реверансе, умело придержав пальчиками подол длиннющей юбки. Ой…

— Вообще-то мог бы и сам справиться, если бы захотел! — Амалия, взмыв из реверанса, напустилась на Филина по новой. — Тем более у тебя тут Инго и Ее Высочество! И рядом два Хранителя! Я Бог знает что подумала!

— Аль, душенька, прости, я совсем не в форме, — честно сказал Филин и чихнул. — Я, скорее всего, не справлюсь. А ты у нас как раз пространственница.

— А я, — подал голос Инго, — неуч, первокурсник и двоечник. Мне мейстер Глаукс только что это объяснил.

Амалия прищурилась.

— Вы — неуч с размахом, — вполголоса сказала она Инго. — Надо вас поскорее учить. — Она наклонилась к сумке. — А вот, кстати, тут вам привет от Богдановича.

— Мэри-Энн! — Инго обрадованно взял в руки ноутбук. — Пригодится.

— Причем прямо сейчас, — добавила Амалия.

Маргарита осторожно потеребила Инго за рукав.

— Я пойду, чтобы не мешать, хорошо? — спросила она. — Эрмитаж-то вроде вот он, на месте стоит. У папы там в оружейном отделе просто праздник — все вокруг твоего вчерашнего меча скачут, говорят, подлинный, Дания, девятый век, а как сохранился! Пока, в общем. Позвоню. — И она сделала ручкой и понеслась к Эрмитажу.

— Вот, наверное, какой-нибудь викинг удивился, — заметила ей вслед Амалия и вдруг вновь присела в реверансе, а Костя, с тоской проводивший Марго глазами, внезапно вытянулся в струнку. Лиза обернулась.

Наверно, в толпе только радингленская часть публики знала, кто, собственно, направляется к Александрийской колонне, однако перед величественной женщиной в чёрном муаровом платье с серебряными кружевами почтительно расступались все. Тем более что в руках у неё была сияющая на просвет рубином банка варенья. Малинового.

— Держи, Филин, — печально произнесла королева Таль. — Я приказала затопить камин у тебя в башне. Шел бы ты в постель, а то совсем разболеешься. Добрый день, Амалия, рада вас видеть. Инго, не сутулься, — сурово добавила она дрогнувшим голосом, крепко прижимая Лизу к расшитому черным жемчугом корсажу.

— Извини, не могу, — почему-то с нажимом ответил Инго. Лиза внимательно посмотрела на него и обнаружила, что с королевской осанкой действительно что-то случилось. Пустячок, но заметно.

— В чем дело? — вскинулся Филин.

— Я теперь сутулый, — пожал плечами Инго. — Наверное, насовсем. Это тоже после вчерашнего, — пояснил он. — Ничего, полюбите меня кривеньким, а пряменьким меня всякий полюбит.

— Так даже лучше, — заверила его Амалия. — Глаукс, пойдем строить планы, только перед этим я хочу кофе со сливками, и чтобы мне все объяснили!

— Твое слово — закон, Аль, — поклонился ей Филин. — Хочешь — идем во Дворец, хочешь — ко мне на Петроградскую. Выбирай. Инго, Лиза, Хранители, Конрад, — милости прошу с нами.

* * *

Слушаться фриккен Амалию Бубендорф оказалось интересно, да и дело нашлось всем — и Филину, который не желал идти ни в какую постель с вареньем, пока города не расцепятся, и Инго, который вчера в разгромленном зале утверждал, что в жизни больше не станет колдовать, и Лизе, которая заявляла примерно то же самое насчет волшебных скрипок. Лёвушка с Гарамондом, напустив на себя таинственный вид, отправились в совместный хранительский обход, Лизе, разумеется, велели играть — нет, не на той черной скрипке, а просто на Виви, но какую-то очень странную, немного механическую музыку, которую Инго с помощью Мэри-Энн и Амалии отыскал в Интернете. Играть полагалось на ходу, а идти — вокруг Исаакия. Хорошо, что рядом шествовал Костя и распугивал любопытствующих сильфов, а то бы ничего сыграть не получилось. Отбежал от Лизы он только один раз — взглянуть на стеклянный купол «Пальмиры», — и, вернувшись, доложил, что купол цел и сверкает, а внутрь не попасть и не заглянуть, потому что все двери заперты и жалюзи опущены. Лизе в ту сторону даже смотреть не хотелось.

Потом Костя предложил плюнуть на пешее хождение и быстренько подбросил Лизу до Австрийской площади — там Филин что-то строчил в блокноте, а Инго читал написанное вслух, глядя ему через плечо, — кажется, по-латыни. А когда он дочитывал очередной листок, Филин отрывал его и пускал в воздух, и листок, желтея и отрастив хвостик, превращался в кленовый и исчезал над крышами. Амалия ходила кругом и всех хвалила — почти как Малина Вареньевна.

И на закате, который выдался ничуть не хуже вчерашнего, светившего сквозь разбитый стеклянный купол, радингленцы, кто конный, кто пеший, незаметно для себя подтянулись на Австрийскую площадь. А посреди площади очень чинно стоял на суше целехонький Бродячий Мостик и никуда не брел, и радингленцы гуськом переходили его и исчезали в сгущавшемся над площадью тумане. Последним через Мостик перешел Гарамонд, махнув на прощание Лёвушке. Подсвеченный закатным солнцем туман сначала был румяно-розоватым, потом стал сиреневым, потом голубым, и все сгущался, и окрестные дома как будто таяли, а когда совсем стемнело и загорелись фонари, выяснилось, что здания на площади уже только питерские, и улицы от неё отходят прямые, и ни осликов, ни повозок, ни гномов, ни сильфов не видать — все разошлись по домам.

* * *

На следующий день снова был понедельник. С утра светило солнце, троллейбус подошел сразу, и Лиза не спеша переодевала босоножки под портретом Пушкина, когда рядом с ней на скамейку плюхнулся Лёвушка.

— А вот скажи мне, Лизавета, — ехидно осведомился он. — Вот у нас вторым уроком инглиш, и вот в класс входит Саблезубая, которая, натурально, ничегошеньки не помнит… Твои действия?

Лиза замерла, нагнувшись к босоножке.