Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Бавильский

Я забираюсь на крепостные стены и смотрю по сторонам. Вижу и принимаю центробежность Лукки как неизбежное.

Тосканские города и раскрашены в разный доминирующий цвет, и пахнут каждый по своему. Солнце в них садится по-разному (Пиза и Лукка равнинны, в них световой день чуть дольше, чем в Ареццо и в Сиене), значит, тени длиннее, а перепады температур (днем жарко, вечером же занимается неласковая прохлада, похожая на холодный пот) плавнее. Фортификации, обращенные в парк с неизменной центральной аллеей, приподнятой над дорогами и суетой, делают полезные круговые движения. Но очень уж разбросаны по этой небольшой стране церкви, соединенные навигатором в одно ожерелье.

Дальше темнеет, а вечером все города начинают казаться одним бесконечным пятьсот-веселым паровозиком, состоящим из остывающих стен. Площади в темноте заметны менее и похожи на провалы или остановки; церкви засыпают, так и не проснувшись (если ворота открыты и можно войти, это вовсе не значит, что они бодрствуют), ставни закрываются наглухо. Что остается тихому человеку, измученному внутренней жаждой?

Признать поражение.

В Сан-Мартино все в первую очередь идут посмотреть мраморное надгробье Иларии дель Карретто в ризнице (ноги красавице греет исключительный мраморный мопс), но проходят мимо огромного, непонятно как здесь оказавшегося Тинторетто, потому что о нем не предупреждали.

Дуомо Лукки с выдающимся фасадом (рельефы Никколо Пизано и Гвидетто да Комо XIII века) построен позже колокольни, чем и объясняются асимметричные странности его лица.

Если не считать картин Гирландайо и Тинторетто130, скульптура в этом храме берет безоговорочный верх над живописью – по стенам и в боковых капеллах возле алтаря встают многофигурные надгробья, какие я видел, к примеру, в венецианском Сан-Заниполо или же во Фрари.

Мраморы, точно кондиционеры, веют таким вечным покоем, что начинают ныть зубы. Тот редкий случай, когда туристическая суета оказывается спасительной. Расцвет Лукки шел параллельно становлению Пизы – той самой «Осенью Средневековья», от которой уже почти ничего не осталось, впрочем, как и от последующего за ней Проторенессанса. Но что поделать, если эмансипация художественной жизни идет в параллель с экономикой: сначала корабли и торговля с Константинополем, а затем изобретение новых форматов.

Луккано-пизанскую школу, важнейшим открытием которой считается иконографический переход от «Христа торжествующего» к «Христу страдающему», когда на монументальных расписных крестах, украшающих алтари и капеллы, зачатки психологизации приходят на смену механистической риторике, ученые относят в основном к XI–XIII векам (и вплоть до последних последышей середины XIV). Школа эта, насыщаемая византийскими влияниями с поддувом невероятной какой-то силы, создавала предпосылки и почву, на которой выросли Чимабуэ, Дуччо и Джотто. Сама луккано-пизанская школа при этом мутировала во что-то окончательно золотое, сиенское, как будто бы ее никогда и не было вовсе.

Франческо Траини, последний большой художник из Пизы, возможно, принимавший участие в оформлении Кампосанто, кажется не учителем даже, но учеником Симоне Мартини.

В Сан-Фредиано с практически равеннским мозаичным фасадом, словно бы возвращающим меня на пару недель назад, я искал капеллу, расписанную Аспертини, однако она оказалась закрыта решеткой и темна, так что рассмотреть ее я не смог. Тем более что начиналась месса и священник начинал говорить в микрофон.

Первый раз вижу скамейки центрального нефа, полностью занятые прихожанами, обычно на службах присутствует не более десятка человек, а тут аншлаг – люди сидят на приставных стульчиках даже у стен. Нашел здесь небольшой барельеф из мастерской Луки делла Роббиа, тем и утешился.

Хотя теперь, когда вечером, вернувшись в Пизу, я делаю эту запись, мне кажется, что это было совсем в другой церкви, совсем пустой и невзрачной как снаружи, так и изнутри.

В Сан-Микеле-ин-Форо с роскошным фасадом, украшенным разнообразными витыми колоннами, образующими резные аркады, и с мраморными мозаиками меня интересовала, в качестве компенсации за неудачу в Прато, только картина Филиппино Липпи «Святые Елена, Иероним, Себастьян и Рох», висящая справа от алтаря. Весьма мерцающая, надо сказать, таинственная картина, хотя и излишне зареставрированная. Из-за чего изображение словно бы лишается глубины и выдвигается на авансцену. Впрочем, не мной замечено, что Филиппино, против своего отца, выглядит изысканней и, быть может, утонченнее, но гораздо менее убедительно с точки зрения подлинности чувств. Когда сакральный сюжет, как писал Рескин, оказывается только поводом для взаимного расположения цветовых пятен.

Вообще-то в Лукке я искал Палаццо Пфаннер с английским парком XVIII века и массой барочных скульптур (еще один манок Дарлинг Киндерсли, оставленного в бардачке машины на автостоянке перед городскими воротами), но вместо этого попал на Виллу Паоло Гуинджини (1418) с хорошим музеем плохой живописи (4 евро, пресс-карта не ходит).

Того самого Паоло Гуинджини, что хозяйничал в Лукке и вторым браком был женат на Иларии дель Карретто, чье идеальное надгробье уже много веков является местом паломничества. Гуинджини руководил городом, пока на Лукку не напали флорентийцы, спровоцировав народное восстание, низложившее Гуинджини и восстановившее республику. Паоло арестовали, приговорили к казни, виллу отобрали в пользу приюта – Гуинджини умрет через два года в Павии, в плену…

…Так бывает в заброшенных местечках на отшибе – недалеко от ботанического сада и парка крепостной стены, где туристы почти не ходят: по музею я бродил в полном одиночестве. Тетки на вахте (она стоит отдельно в виде сторожки привратника) долго таращились на меня, не переставая тарахтеть, как на ускоренной перемотке – им было удивительно, что кто-то вообще посетил сей уголок земли.

Музей здесь начали организовывать в 1924-м как раз для того, чтобы в городе оказалась государственная резиденция луккано-пизанской живописной школы. Для этого сюда перенесли художественные и исторические реликвии из местного Палаццо Публико, однако от периода расцвета городской культуры в Лукке осталось столь немного артефактов, что их дополнили коллекциями археологических находок (разумеется, этрусских и римских), а также архитектурными фрагментами.