Погибель королей - Дженн Лайонс

Дракон сел поудобнее на задние лапы.

– Играй.

* * *

На мое плечо легла рука Тераэта.

– Кирин, что ты делаешь? Ты не должен быть здесь.

Я огляделся. Вдали кричали утренние чайки, добывающие себе завтрак. Их крики служили контрапунктом грохоту волн, обрушивающихся на берег. Небо превратилось в саван тусклого фиолетово-серого цвета с ноткой пурпура на западе, где вставало солнце. В воздухе пахло морской водой, гниющими водорослями и горящим камнем.

– Я… – Я откашлялся. – Что?..

Я помнил только то, что Старик согласился освободить меня, если я сыграю ему несколько песен, но это было прошлой ночью[89].

А сейчас уже настала заря.

– Играй, – приказал голос Старика, и моя рука дернулась, чтобы побыстрее поднести пальцы к струнам. Это не было похоже на команду гаэша. Приказы гаэша подкреплялись невыносимой болью и неминуемой смертью, но им я мог не подчиняться. Но не на этот раз.

Тераэт выругался. Думаю, он и не понял, что черная каменная гора чуть вдали от берега – это Старик, пока дракон не задвигался.

Подавив в себе вопль, я коснулся струн. На моих пальцах была кровь – видимо, я играл на арфе так долго и усердно, что сорвал кожу и ногти.

Однако я все равно продолжал играть.

– Тераэт, помоги мне – сказал я, стараясь не заплакать. – Я не в силах остановиться.

– Он зачаровал тебя, – ответил Тераэт. – У меня не хватит сил, чтобы снять чары. Сейчас я приведу Мать.

– Беги, – сказал я.

Но как только он бросился бежать, песок на берегу взмыл в воздух – почти так же, как во время боя Тьенцо со Стариком. Толстая стена из расплавленного стекла преградила путь Тераэту. Мы переглянулись, но я не мог прекратить играть, а Тераэту было некуда идти. Тераэт огляделся, чтобы найти хоть что-нибудь. Но какое оружие помогло бы одолеть такое чудовище?

– Играй, – заворковал дракон, – пой и играй для меня. Пой мне песни древнего Харолана, пой о морских городах Силлитии. Пой о прекрасной Синаваль, исполни балладу о егере Тиррине.

Я подавил в себе поднимающуюся панику.

– Эти песни мне не знакомы. Может, напоешь первые такты?

– ПОЙ.

Я заскрипел зубами. Я не знал, какое заклинание он применил, но это был не гаэш. Я попытался найти в этом силу, которая позволила бы мне оказать сопротивление.

– Мы так не договаривались!

– Договаривались? ДОГОВАРИВАЛИСЬ? – Дракон привстал и расправил крылья, закрывая ими небо. – Ты просто жалкий смертный. Тупой солдат, который выполняет приказ и принимает мир таким, каким он есть, ничего не подвергая сомнению, ничему не удивляясь. Необразованный глупец, который может только одно – развлекать меня. Я не заключаю сделки с муравьями.

Я мог лишь молча смотреть на него. Его слова, вероятно, должны были меня оскорбить, однако в них было слишком много подробностей – притом не соответствовавших истине, ведь в армии я никогда не служил. Я вдруг вспомнил Релоса Вара – для человека, которого я считал незнакомцем, он слишком сильно меня ненавидел.

Дракон рванулся вперед.

Тераэт нырнул вбок, и огромные зубы щелкнули. Старик запрокинул голову, потряс головой и проглотил…

Ничего?

Я поднял руку, чтобы защитить глаза. Тераэт лежал на песке и прижимал к телу свою руку. Было видно, что ему очень больно, но, по крайней мере, он не погиб. И я тоже. Да и одолженная арфа тоже, похоже, не пострадала.

Секунду спустя Старик закончил пожирать свой призрачный обед и злобно заревел. Он взлетел, покружил над нами, а затем отправился к какому-то другому острову.

Мы наблюдали за ним молча, едва дыша, боясь снова привлечь его внимание.

– Зря я посоветовал тебе спеть, – наконец сказал Тераэт.

Я слабо рассмеялся и положил голову на арфу. Кончики пальцев болели, и я чувствовал себя так, словно я не спал целые сутки, – а, скорее всего, так и было.

– Да, это не лучшая твоя мысль, – согласился я. – С другой стороны, прийти сюда, к нему, решил я сам.

Стена из расплавленного стекла, которую возвел дракон, почернела, а затем рассыпалась, превратившись в песок. Мы с Тераэтом вскочили на ноги, не зная, какая опасность грозит нам на этот раз.

За стеной стоял Док с выражением чистой ярости на лице.

– Ты опоздал, – сказал он мне.

Гален впервые встретил Кирина в тот же день. Когда он пришел в тренировочный зал, то увидел там своего отца и нового брата. На обоих были куртки с мягкой прокладкой, которые надевают для тренировок. Куртка Кирина была узка ему в плечах. Дарзин пинал Кирина по ногам и двигал его руками, объясняя, как правильно встать в начальную стойку. Юноша выглядел так, словно никогда в жизни не держал в руках меч.

Скорее всего, так оно и было.

– Гален, ты пришел. Отлично, – отец кивнул ему. – Я решил начать пораньше. Кирин, это твой младший брат Гален.

Юноша печально посмотрел на Галена и поднял руку в знак приветствия. Теперь у Галена появилась возможность разглядеть своего нового брата. Кирин показался Галену красивым: у него была золотисто-коричневая кожа и светлые волосы, которые вспыхивали ярким золотым блеском, когда на них падал свет из окна. Кирин завязал их на затылке, чтобы они не падали на лицо. Галену показалось, что его новый брат – один из тех, в которых безумно влюбляются как мужчины, так и женщины. У него было лицо человека, который осознает свою красоту и поэтому ведет себя, как высокомерный урод. Кирин был смутьяном, диким сыном Дарзина, тем, с кем отныне станут сравнивать Галена.

Облегчение, которое Гален испытал от того, что теперь внимание будет привлечено к кому-то другому, немедленно испарилось; его вытеснила уверенность в том, что с Кирином никогда не будут обращаться так, как с ним. Кирин, в буквальном и в переносном смысле, был золотым. Гален почувствовал, как в нем растет ненависть.

Он улыбнулся и тоже помахал рукой.

– Сейчас мы вернемся к основным движениям рук и ног. Как только я решу, что они у тебя получаются, мы перейдем к схваткам. – Дарзин повернул Кирина так, чтобы юноша смотрел через правое плечо. – Не сегодня, конечно. Пройдет несколько месяцев, прежде чем ты добьешься успеха. Кирин, пойми, ты поздно начал обучение. А ведь на подготовку хорошего фехтовальщика нужны годы, а для того, чтобы стать мастером, нужна целая жизнь. Возможно, у тебя ничего не получится. Но ты мой сын, и, значит, ты будешь пытаться – или погибнешь.