Как ни крути - помрешь - Ким Харрисон

Тут я заметила, что часто дышу. Представила себе, каково онодолжно было быть для Керн, когда душа ее ушла совсем и все время вливалась внее аура Ала, чужая и неправильная.

Меня затрясло. Зажав рот руками, я отчаянно искала, куда бымне сблевать. Давясь, бросилась прочь от зеркала. Меня не стошнит. Не стошнит.

– Великолепно, – сказал Ал, когда я сгорбилась, стиснувзубы и чувствуя, как поднимается желчь. – Вот она вся, здесь. Я ее просто сольюв этот котелок для тебя.

Он говорил весело и жизнерадостно. Я глядела из-под завесыволос, как он бросил зеркало в зелье, и оно тут же стало прозрачным. Как идолжно было случиться.

Кери сидела на полу, уткнувшись головой в колени, и рыдала.Когда она подняла голову, я подумала, что она еще красивее, когда в слезах. Я,когда плачу, становлюсь совсем уродиной.

Рядом со мной на угол стола со стуком опустился толстыйжелтый том, и я вздрогнула. За окном становилось светлее, но часы говорили, чтоеще только пять. Почти три часа до того, как взойдет солнце и прекратит этоткошмар… если Ал сам раньше не положит ему конец.

– Читай.

Я посмотрела и узнала книгу. Это была та, которую я нашла усебя на чердаке, которой, по утверждению Айви, она туда для меня незакладывала. Та самая книга, которую я дала Нику на хранение после того, как поней случайно сделала его своим фамилиаром, та самая книга, которую у него Алхитростью выманил. Которую Алгалиарепт написал, чтобы превращать людей вфамилиаров.

Блин.

Я сглотнула слюну пересохшим горлом. Положила пальцы натекст, и мне показалось, что они побелели, пробегая строчки в поискахзаклинания. Оно было по-латыни, но я знала перевод.

– Пусть часть тебе, – прошептала я, – но целое – мне.Связанный узами просьбы творитель.

– Pars tibi, totит mihi, – сказал Ал, ухмыляясь. – Vinctusvinculis, precefactis.

У меня задрожали пальцы:

– Луна сохраняет, день просвещает, – шептала я. –Злобой людскою Хаос взрастает.

– Luna servata, lux sanata. Chaos statutum, pejusminutum. – Давай дальше. Заканчивай.

Я с трудом сглотнула слюну.

Алгалиарепт в возбуждении так вцепился в котел, что пальцыпобелели.

Осталось только десять слов. Одна строчка, и чары наведены.Десять слов, и моя жизнь превратится в постоянный ад, на той стороне линий илина этой. Я набрала воздуху в грудь, потом еще раз.

– Разума сторож, – дрожа, сказала я, – боли носитель,будь мне рабом до скончания дней.

Ал улыбнулся шире, глаза его блеснули чернотой.

– Mentem tegens, malumferens, – произнес он. – Semperservus.Dum duret – mundus. С радостным нетерпением Ал стянул с рук перчатки и сунулруки в котел. Я вздрогнула. Во мне раздался звон, как от лопнувшей струны,сменившийся головокружением, от которого внутренности выворачивало. Черныеудушливые чары обвили мне душу, оглушая меня.

Капало с крупных красных суставов. Ал покачнулся, ухватилсяза стол. Красная рябь пробежала по нему, он расплылся, потом собрался снова изаморгал, явно потрясенный.

Я вдохнула, выдохнула, еще вдохнула. Сделано. У него мояаура навсегда – вся, кроме той, что моя душа отчаянно пыталась поставить междумоим существом и заливавшей меня аурой Ала. Может быть, со временем станетлучше, хотя я в этом очень сомневалась.

– Отлично! – сказал он, спуская рукава и вытирая рукиневесть откуда взявшимся полотенцем. На руках снова материализовались белыеперчатки. – Сделано прекрасно.

Кери тихо плакала, но я слишком была измотана, чтобы хотьглянуть на нее.

Зачирикал сотовый телефон у меня в сумке на дальнем концестола, и звук этот был неуместно-абсурдным.

Ал уже совершенно успокоился.

– О, позволь, я отвечу, – попросил он и разорвал круг,идя к телефону.

Я содрогнулась, ощутив тягу из своего пустого центра, когдаэнергия потекла через Ала в линию, откуда изначально пришла. С очень радостнымвыражением лица Ал повертел мой телефон в руке, затянутой в перчатку.

– Интересно, кто бы это мог быть? – протянул он.

Не в силах больше стоять, я опустилась на пол, соскользнувспиной вдоль стола, и подтянула к груди колени. Воздух из отдушины грел босыеноги, но мокрые джинсы, прилипавшие к коже, казались ледяными. Я сталафамилиаром Ала. И чего я вообще даю себе труд гонять воздух через легкие?

– Вот зачем они отбирают у тебя душу, – шепнула Кери. –Ты не можешь убить себя, если у тебя забрали волю.

Я вытаращилась на нее, поняв только сейчас.

– Алло-о? – протянул Ал, прислоняясь к мойке, и розовыйцилиндрик телефона странно смотрелся при его старомодном изяществе. – НиколасГрегори Спарагмос! Какая радость!

Я невольно подняла голову.

– Ник? – прошептала я.

Ал длинными пальцами прикрыл микрофон и улыбнулся жеманно:

– Это твой бойфренд. Я за тебя поговорю, у тебя оченьусталый вид. – Наморщив нос, он сказал в телефон: – Ты это почувствовал, да?Пропажа твоя вернулась, правда? – радостно спросил он. – Поосторожнее надо сжеланиями, маленький волшебник.

– Где Рэйчел? – донесся голос Ника, тонкий, сметаллическим оттенком. В нем звучал испуг, и у меня упало сердце. Я протянуларуку, хотя и знала, что Ал мне телефон не отдаст.

– А, она у моих ног, – усмехнулся Ал. – Моя, вся моя.Она сделала ошибку, и теперь принадлежит мне. Пошли цветы на ее могилу – большеничего сделать ты не можешь.

Демон секунду послушал – эмоции на его лице сменяли другдруга.

– Ну-ну, не давай обещаний, которые ты не в силахисполнить – это так вульгарно! При сложившихся обстоятельствах я более не нуждаюсьв фамилиаре, а потому не стану отвечать на твои жалкие призывы – не вызывайменя. Она спасла твою душу, человечек. Да, жаль, что ты ей не сказал, каксильно ее любишь. Очень вы, люди, глупы.

Он прервал соединение, недослушав протеста Ника, закрыл телефони бросил его обратно мне в сумку. Тот тут же зазвонил снова. Ал щелкнул понему, телефон сыграл дурацкую прощальную мелодию и отключился.

– Итак, – хлопнул в ладош и Ал, – на чем мыостановились? Ах да. Я скоро вернусь. Очень хочу посмотреть, как это все будетработать.

Удовлетворенно сверкнув красными глазами, он исчез с легкимдвижением воздуха.

– Рэйчел! – вскрикнула Кери, бросаясь ко мне.

Она вытащила меня из разорванного круга, я повисла на ней,слишком подавленная, чтобы пытаться выбраться самой. Ал заполнит меня своейсилой, заставит меня думать его мысли, превратит меня в аккумулятор, которыйбудет заваривать ему чай и готовить еду. Первая беспомощная слеза скатилась уменя из глаза, за ней другие, но у меня даже сил не было себя за это презирать.Я знала, что мне следует плакать. Чтобы убрать Пискари, я поставила на картусвою жизнь – и проиграла.