Дневник смертницы. Хадижа - Марина Ахмедова

Огромное удовольствие мне доставляют разговоры с моими сестрами после вечернего намаза. Патимат долгое время тоже жила в джахилии — ходила без платка и даже красила волосы, посещала дни рождения подруг и пила вино, любила смотреть телевизор. Что ей это дало? Ничего, кроме боли, которую приносят воспоминания о тех днях сегодня. Теперь всем нам нужно молиться, чтобы Аллах простил нам наше былое невежество, наш отказ от того, что он нам предписал. И все же моему иману слишком далеко до имана Патимат. Ее сын принял шахаду — был убит во время спецоперации. На том свете ей это зачтется — это ведь она родила сына, который стал шахидом на пути Аллаха.

То, что с нами со всеми случается, — это воля Всевышнего. Так Он нас ведет к свету. По-разному Он подводит нас к нему — у кого-то отнимает дом, руку или ногу, а у кого-то — близкого человека. И только Он нас может укрепить на своем пути, в конце которого нас ждет рай и соединение с теми, кого мы любим. Идя по этому пути, я все чаще вспоминаю канатоходцев, которые однажды приехали в наше село. И сравниваю себя с ними. Как тяжело идти по тонкому канату, без страховки, когда под тобой пропасть — ад, настигающий грешников. Как тяжело не оступиться и не полететь в него головой вниз. За последние месяцы я поняла, что не боюсь смерти. Я боюсь навсегда потерять близких не в этой, а в будущей жизни.

Почти все свободное время мы сидим на циновках в темной комнате на холодном полу. Комната находится близко к земле, поэтому тут всегда темно и пахнет сыростью. Даже циновки сырые. Все мы одеты в длинные платья с закрытым горлом. Патимат — самая старшая из нас. Еще есть Ася — она чаще всех читает Коран. С первого взгляда мне не понравился тяжелый взгляд ее черных глаз. Но кто я такая, чтобы судить творение Аллаха? Если я буду ее судить, значит, буду думать, что Аллах создал ее несовершенной, а значит, и Он сам несовершенен?! Асе двадцать шесть. У нее был муж, теперь она вдова. Гюльнара моя ровесница. Аллах и ее привел сюда через смерть близких.

Сегодня, когда мы пили чай, Гюльнара снова рассказывала про своих братьев, которых забрали за то, что они носили моджахедам в лес еду. Она об этом не говорит, но мы знаем, что их пытали самыми ужасными методами. Говорят, им даже засовывали в одно место стеклянные бутылки. Потом, когда их отпустили, они ушли в лес, потому что после таких унижений ни один нормальный мужчина не захотел бы жить, и через две недели их убили омоновцы. Их тела не отдали — у родителей Гюльнары не было денег, чтобы за них заплатить. Тело шахида стоит дорого. Очень дорого по местным меркам.

Патимат вздыхала и макала в чай кусочек сахара. Клала его в рот и сосала, качая головой. Она не любит таких разговоров. Мы должны больше молиться и говорить о Всевышнем. Есть такие праведные люди, которые целыми днями не встают с колен.

— Так-то никто раньше времени не умрет, сестра, — обратилась Патимат к Гюльнаре. — Ты так не считаешь?

Гюльнара опустила зеленые глаза. Она напоминает мне кого-то из прошлой жизни.

— Жизнь короткая, — продолжила Патимат. — Что такое пятьдесят— шестьдесят лет жизни по сравнению с вечностью? Вы можете представить себе вечность? — спросила нас Патимат и сама ответила: — Я, например, не могу.

Грея холодные ладони о стакан с горячим чаем, я тоже пыталась представить себе вечность. Но как можно представить то, что не имеет конца? Так можно представлять до бесконечности. Представлять, представлять, идти в мыслях как будто по нескончаемой линии. Никто и никогда не сможет представить себе бесконечность.

Гюльнара заплакала. Она новенькая.

— Трупам ни горячо, ни холодно, — строго сказала Патимат. — Твои братья сейчас в раю, окружены заботой Всевышнего.

Раньше я тоже плакала, как Гюльнара, но теперь я об этом времени вспоминать не хочу.

— Они еще в морге говорили — урожайный день у них был, — продолжала плакать Гюльнара.

Патимат смотрела на нее с пониманием — мы тут привыкли поддерживать друг друга. Ася перебирала четки.

Я стараюсь ни о чем плохом не думать. Я не хочу даже в воспоминаниях возвращаться в прежнюю жизнь. Теперь я очистилась. Я чиста для вечности. Я сейчас живу для того, чтобы умереть и жить вечной жизнью.

— Дай Аллах им здоровья — тем, кто так говорил, — спокойно ответила Патимат. — Пусть живут долго и соберут на себя побольше грехов. На том свете ответят за все и даже сверх того.

Конечно, можно подумать, что Патимат легче всех говорить. Она теперь, хочешь не хочешь, попадет в рай — ее сын принял шахаду. Ей отдали его тело. Патимат говорила, что мертвый он улыбался. Это ли не подтверждение того, как ему теперь хорошо в раю, где вокруг него танцуют семьдесят две гурии?

— Читай Коран, — сказала Патимат Гюльнаре, и Ася начала еще быстрее перебирать четки. — На все свои вопросы ты найдешь ответы в исламе. Там ты найдешь истину и подтверждение своей веры, и не будет с тех пор ни дня, когда бы ты пожалела о том, что выбрала праведную жизнь. Никогда еще в душе моей не было такого спокойствия и комфорта, как сейчас. Как будто я сменила неудобную одежду, которая сковывала мои движения, на комфортную и удобную.

Патимат разгладила платье на коленях. Мне тоже нравится одежда, которую я теперь ношу. И я не понимаю, как я могла раньше гоняться за красивыми дорогими вещами. Разве это правильно? Люди, не знающие Всевышнего, живут так приниженно. Им лишь бы поесть и спустить то, что съели, в унитаз, надеть на себя дорогую вещь, а потом ее выбросить. Разве можно жить только для этого?

— Посмотрите на пожары, которые сейчас горят по всей России, — продолжила Патимат. — Они, как ничто другое, напомнили людям, насколько они беспомощны перед Всевышним. Они копили, а Всевышний отнял у них накопленное за один день. Показал им, насколько беспомощны те, кто не вспоминает о Боге. Эти пожары даны неверным в назидание.

— Сестра, а ты была в России? — спросила ее Гюльнара, вытирая глаза.

— В прежней жизни я бывала в Москве, — ответила Патимат. — Но даже тогда что-то отвращало меня от соблазнов этого города, где все бегут, как роботы, как зомби, по своим делам и ни на кого не обращают внимания. Упадет человек, его никто не поднимет. Все заняты собой. О Всевышнем они и не вспоминают. Живут одним днем. Москва — проклятый город. И те, кто в нем живет, — не люди, потому что Всевышний давно отвернулся от них.

— Я ненавижу русских, — сказала Гюльнара, перестав плакать. Ее зеленые глаза загорелись.

— Их тоже создал Всевышний, — ответила ей Патимат. — Никто из нас не должен ненавидеть творение Всевышнего, это может отвратить нас от вечной жизни.

В своих дуа я часто прошу Аллаха дать мне такой же крепкий иман, как у Патимат. Она — наша старшая сестра. Удерживает нас от ненависти. Имея такую наставницу, легче идти по канату. Аллах послал ее нам в помощь.

«Нет силы и мощи ни у кого, кроме как у Всевышнего Аллаха» — эту фразу она повторяет постоянно.

* * *

Каждый день я прошу, чтобы Всевышний дал мне знак о том, что я иду верным путем, что я все делаю правильно. Аллах услышал меня. Он послал мне чудо. До сих пор не могу поверить в то, что со мной это произошло. Я засыпаю с улыбкой на губах. Аллах видит меня. Я все делаю правильно.