Отважное сердце - Робин Янг

Когда люди впереди Роберта задвигались, заслонив от него короля, преклонившего в одиночестве колени, он последовал за Хэмфри из самого сердца аббатства в его огромный, похожий на чрево гигантского кита, желудок. В окнах, выстроившихся вдоль прохода, сверкали рубиновые и сапфировые стекла, украшенные гербами, а стены между витыми мраморными колоннами были покрыты позолотой и киноварью.

Роберт прошел уже полпути от алтаря, когда вдруг заметил мужчину, несомненно, королевского гонца, судя по его полосатой тунике, о чем-то негромко разговаривавшего с Ральфом де Монтермером. Ральф обернулся, ища кого-то взглядом. Увидев Роберта, он кивнул на него. Когда гонец приблизился, Роберт остановился и Хэмфри вопросительно задержался рядом с другом.

— Сэр Роберт Каррик. — Гонец протянул ему свернутое в свиток письмо. — Послание из Шотландии, сэр. Оно прибыло некоторое время тому, но мы не смогли вовремя доставить его вам.

Роберт поправил щит на локте, а потом взял письмо, решив, что оно пришло от деда. Брюс писал в Шотландию перед тем, как отправиться в Уэльс, извещая старого лорда о том, что его призвали под знамена короля. Он улыбнулся, увидев печать деда, затем вскрыл письмо и принялся читать его, не замечая людей, обходивших его со всех сторон. Уже после первых строк улыбка на его губах увяла.

— Что случилось? — спросил Хэмфри, видя изменившееся выражение его лица.

Роберт не ответил. Вместо этого он еще раз перечел письмо. Когда Хэмфри повторил свой вопрос, он в растерянности поднял голову, встретив вопросительный взгляд друга.

— Я должен вернуться домой. — Роберт сделал паузу, чтобы откашляться и обрести голос. — Чтобы жениться.

— Жениться?

— На дочери сэра Дональда, графа Мара. — Роберт умолк, глядя на висящий на сгибе локтя щит, побывавший в бою. — Я должен как можно скорее испросить у короля разрешения покинуть Лондон. — Он помолчал, а потом протянул щит с драконом Хэмфри. — Я должен вернуть его тебе, потому что не знаю, как долго буду отсутствовать.

Хэмфри не сделал даже попытки принять щит.

— Тот, кто однажды стал Рыцарем Дракона, останется им навсегда. Он твой, и хранить его тебе придется самому, Роберт. — Он задумчиво присвистнул, а потом весело рассмеялся. — Что ж, надо постараться, чтобы сегодняшний праздник запомнился нам надолго, если ты в последний раз будешь сидеть с нами за одним столом в ранге холостяка. Женитьба? — Он покачал головой и вновь рассмеялся. — Полагаю, сия ноша в скором времени ожидает всех нас.

К ним подошли Ральф и Томас Ланкастер, которым было интересно узнать, какие новости привез гонец. Хэмфри рассказал им обо всем. Ральф торжественно похлопал Роберта по плечу и заявил, что ему очень жаль его.

— Ты встречался с нею? — поинтересовался Томас.

В памяти у Роберта возникло озеро под луной, пар от дыхания, вырывающийся у него изо рта, когда он наклонился к Еве, ее волосы, отливающие серебром в лунном свете. Он вспомнил, что в ту ночь его дед и граф Мар о чем-то долго беседовали. Очевидно, уже тогда они планировали этот альянс.

— Она красива? — не отставал Ральф.

— Как Святая Дева Мария и все ее ангелы, — ответил, наконец, Роберт, и на губах у него заиграла неуверенная улыбка.

Их смех эхом покатился между мраморными святыми и королями, затихая в темных закоулках аббатства, когда они зашагали по проходу.

36

Джон Баллиол стоял на крепостной стене замка Стирлинг, глядя на заходящее солнце. На болотистой равнине внизу, у подножия скал, на которых громоздился замок, блестели лужи воды, и солнечные лучи играли в них. В малиновом небе кружили стаи птиц. Их строгий порядок намекал на присутствие некоего смысла и языка полета, недоступного человеческому пониманию. Воздух благоухал травами, которые слуги собирали в саду для кухни. Король видел других людей, спешащих по своим делам по двору замка и поросшей травой дамбе, тянувшейся вдоль стен, где скалы образовывали ровное плато, прежде чем оборваться отвесными стенами к цветущим лугам, убегающим вдаль до самого Форта. Великая река величаво несла свои воды с горных вершин к Эдинбургу, где королевский замок, подобно брату-близнецу Стирлинга, высился на таком же скалистом обрыве. Там водный поток, деливший Шотландию практически пополам, расширялся и впадал в море. В сумерках Баллиол едва различал деревянный мост над чернильно-черными водами, который, подобно заколке, соединял вместе две половинки его королевства. Вот уже долгие годы замок Стирлинг называли ключом к северу, потому что тот, кому принадлежал замок, охранявший мост, мог контролировать единственный надежный проход в высокогорье Шотландии, знаменитый Хайленде.

Летний вечер выдался умиротворенным и сонным, но темнота, подкрадывающаяся с востока из-за лысых вершин холмов Очил-Хиллз, предвещала, как казалось Баллиолу, не только наступление ночи. Он не хотел терять из виду эту землю, не хотел видеть, как она ускользает от него, погружаясь в ночь. Ему хотелось дотянуться до горизонта и достать из-за него солнце, прижать его к груди и ослепить им своих врагов. Но воздух, обвевавший его испещренные оспинами щеки, становился все холоднее, и в восточной части неба уже проклюнулись первые звезды.

— Милорд.

Баллиол обернулся на звук голоса. На галерее стоял Джон Комин, и в лучах закатного солнца его лицо казалось отлитым из бронзы. Лорд Баденох почти не постарел за те три года, что минули с интронизации Баллиола в Скоуне, и король ненавидел зятя за его цветущий облик. Он знал, что ему самому прошедшие годы легли на плечи тяжкой ношей, ведь, заполучив трон, он потерял супругу и почти всю власть. Ощущение уходящего безвозвратно времени заставило его вспомнить об их отцах, которые вместе сражались под Льюисом под знаменами короля Генриха: именно тогда связь между их семьями стала неразрывной. Баллиол впервые задумался о том, что если бы Уильям Комин не предложил его отцу выйти на свободу из той монастырской кельи в Льюисе, то стоял бы он сам сегодня на этой стене, сломленный потерями и утратами? И как повернулось бы колесо фортуны, если бы Баллиолы в тот момент пошли своим путем, а не стали заложниками своего долга перед Коминами? Кровь вскипела у него в жилах от этих мыслей и воспоминаний о своем отце.

— Вы готовы, милорд? Люди уже собрались в зале.

— Я до сих пор не могу поверить в то, что это единственный выход, — обронил Баллиол, вновь отворачиваясь и глядя вдаль, прекрасно сознавая, что его слова приведут зятя в ярость.

Когда Комин заговорил, в тоне его прозвучала ледяная холодность:

— Вы сами согласились, сир. Как и все мы.

— Нет, это ты согласился. Это был твой план, а не мой.

— А разве у меня был выбор? — пожелал узнать Комин, и от гнева голос его стал выше на октаву. — Когда вы сами позволили королю Эдуарду унижать себя и манипулировать собой? Когда вы позволили ему остаться верховным правителем Шотландии, несмотря на заключенные соглашения? Он присудил вам отдать ему три города во время того судебного разбирательства в минувшем году, которое больше походило на издевательство. Когда это мы предоставляли такие свободы чужеземному королю?