Андерманир штук - Евгений Клюев

Такое было время.

Со-ци-о-фре-ни-че-ско-е.

Впрочем, постепенно и сам социум начал, если не приказывать, то, во всяком случае, отдавать распоряжения долго жить: социальные единицы перестали занимать фиксированные позиции в его составе. Любой мог уже завтра стать другим человеком: а вот, господа, андерманир штук, прекрасный вид – новый человек стоит! Старые авторитеты уходили в небытие и вдруг опять выпрыгивали из него, новые авторитеты держались на поверхности день-другой, после чего внезапно пропадали и спустя какое-то время предъявлялись миру уже в другом качестве, мелкие сошки приобретали размеры гигантов, гиганты менялись местами и в процессе рокировки усыхали до мелких сошек. Палачи превращались в моралистов, моралисты – в проституток, проститутки – в милиционеров, милиционеры – в ученых, ученые – в таксистов, таксисты – в депутатов… закономерностей не прослеживалось. Никто не знал, какой частью социофренического узора он станет через миг, каждый хватался за все подряд, оставляя отпечатки пальцев повсюду, повсюду, повсюду… – и пропадая: на другом поприще, в другой стране, в ином измерении, в черной дыре, в петле Мёбиуса, в воздушном кармане. Кто-то потом видел их где-то – и с ними все было хорошо.

Впрочем, все было хорошо и с нами… только очень быстро. «Хорошо, но быстро», – так и говорили тогда, не успевая меняться внутри, да и не понимая, зачем это, в сущности, нужно. Метаморфозы, происходившие во внешнем мире, постепенно переставали регистрироваться миром внутренним. Между тем не только все превращались во всех, но и всё превращалось во всё, тут же забывая о прежней ипостаси. Газетный киоск становился пиццерией, подземный переход – магазином, центральная улица – торговым рядом, булочная – иконной лавкой, часовая мастерская – клиникой психиатра, туалет – рестораном. Иногда, правда, все-таки заботились о том, чтобы преемственность была видна. Открытый в бывшем общественном туалете на Петровке ресторан назвали «Былое», салон красоты в бывшем рыбном магазине – «Гидра» (хорошо еще, что не Лернейская!)… Из глубин бассейна «Москва» начал подниматься Храм Христа Спасителя – и пловцы с пловчихами, в плавках, купальниках и резиновых шапочках, молились прямо в воде, чтобы опередить всех.

«Это кайф!» – говорили иностранные журналисты, приезжая в Москву, пьянея от хаоса и заплетающимися иностранными языками нахваливая ветер перемен.

Такое было время.

Со-ци-о-фре-ни-че-ско-е.

…что же касается всех этих львов, дедов антонио, демонстратнеров, вер и лиз, владленсеменычей и паландреичей… ах, они тоже были и не были, возникали и исчезали, двоились-троились-четверились, что-то значили и не значили ничего. Писались и вымарывались страницы, высыхали перьевые и отказывали шариковые ручки, пропадали файлы, зависали компьютеры, терялись дискеты… кому же это все не знакомо! И то, что сегодня казалось правдой, завтра превращалось в фуфло и забрасывалось куда-нибудь подальше: не вспоминать, не перечитывать, не видеть… Но все равно – не отпускало, подкрадывалось незаметно, хватало за горло, начинало душить… – хохотало и убегало за угол, а там уж – да кто ж там что знает, никто ничего не знает, дорогие мои… Каждый придумывает, каждый пытается понять, объяснить, рассказать – вот на этом, нет, на этом, нет, на этом вот примере: взгляните, как страшно, взгляните, как весело, взгляните, как… как неправильно все в этом мире!

И жалко, жалко, жалко – всех.

Работа в милиции до хорошего не доведет. Владлен Семенович всегда это знал, хоть знания своего и стыдился. Да и как не стыдиться, когда не было у Владлена Семеновича совсем уж серьезных оснований на милицию нашу грешить, что бы там про нее ни говорили. А говорили, понятное дело, всякое, только не всякому Владлен Семенович верил, потому как напраслину-то тоже ни к чему наводить. Есть среди милиционеров, конечно, отдельные представители, но они погоды не делают. Владлен Семенович и сам в молодости милиционером стать мечтал… да характером не вышел. «Хрупкости в тебе много, Владлен, – говорил ему покойник потом Кириллов. – Ты даже кошек мучить сызмальства не любил, какой из тебя милиционер?»

Что правда, то правда: не любил. Приманят, бывало, ребята кошку, навяжут ей на хвост банок консервных, а он возьмет да и удалится. Они ему потом: ты где был-то, Владлен, а он им в ответ: не ваше, дескать, дело, гулял. Только все прекрасно понимали, что нигде он не гулял, а совсем даже наоборот.

Короче, не годился маленький Владлен в милиционеры, в то время как среди товарищей его детских чуть ли не каждый годился. Но это уж кому что на роду написано. Да и потом, со временем, разонравились ему милиционеры – неинтеллигентностью своею разонравились. Матерились больно… а Владлен Семенович мата на дух не выносил, даже про себя никогда матерным словом не ругался, потому что – последнее дело. И анекдотов про половые отношения людей не терпел: выслушает – и головой покачает. Однако анекдоты такие милиционеры в метрополитене имени В. И. Ленина просто каждый день рассказывали… ну и бросали тем самым тень на форму свою, на погоны свои милицейские. В общем, приучился Владлен Семенович в конце концов думать, что не доводит милиция человека до добра. Да так оно и было.

Вот хоть участкового Лексеича взять: приперся к Владлену Семеновичу на ночь глядя и прямо с порога безнравственный анекдот про половые отношения людей рассказал. Как муж уехал в командировку, а у жены за это время завелся милый друг, которого участковый Лексеич сразу таким словом обозначил, что Владлену Семеновичу дальше и слушать не захотелось, – тем более что знал он прекрасно такие ситуации в жизни, потому как только в них все время и попадал. Кстати, и в подобных ситуациях, по его воспоминаниям, вполне и вполне можно было оставаться милым другом, а вовсе не обязательно становиться этим… как участковый Лексеич сказал!

Одним словом, нерадушно Владлен Семенович гостя принял: брови насупил, вежливыми словами в квартиру не пригласил, а только кивнул прохладным образом и бросил: «Заходи, коли пришел».

– Ты чего такой неласковый? – поинтересовался участковый Лексеич, сдобрив интерес не одним матерным словом.

– Материшься много, – поморщился Владлен Семенович, – а мне все такое претит. Честь милиционера страны роняешь.

Тут же привычно послав честь милиционера страны в направлении ближайшего полового органа, Лексеич неприятным жестом руки похлопал хозяина по плечу и назвал обидным для половой принадлежности последнего понятием «красная девица». Потом незванно ввалился в покои и прямо в форме сел на диван, приготовленный Владленом Семеновичем для ночного отдыха.

– Поговорить пришел, – сказал.

– Говори, – неприветливо отозвался Владлен Семенович.

– Получается, что не знал я тебя как следует, сущности твоей классовой не разглядел, – сделал некрасивое вступление участковый Лексеич и задумался.

Владлен Семенович решил претерпеть.

– А сущность твоя классовая такая, что не надо было тебя сюда из вонючего твоего Черкизова перетаскивать. Жил бы в вонючем своем Черкизове и в приличных районах не показывался.