На Пришибских высотах алая роса - Лиана Мусатова

В полосе, которую должна была расчистить рота для продвижения пехоты к поселку, было до десятка таких колпаков, два дзота. Дзоты обычно удавалось брать с тыла или закрывать амбразуру телом, если, конечно, их не накрывала артиллерия или авиация. А, это значит, что две группы пойдут на верную смерть. Если повезет, выживут. Этого никто не предполагал. Редко в таких случаях солдаты остаются живыми. Но об этом никто не думал, потому что приказ – превыше всего. Надо отдать должное силе духа советского солдата – на это задание в основном шли по собственному желанию. А, другой раз, как его не изъявить, если командир тебе в глаза смотрит. Но с дзотами, понятно. Их научились брать. А вот эти колпаки – неуязвимые крепости. Их гранатами не забросаешь и в тыл не зайдешь. Нет у них тыла.

На одном из участков, где сражался Костя, стрелки и автоматчики окружили колпак. Но из него открыли ураганную стрельбу, из которой создалась огневая завеса. Атака захлебнулась. Бойцы залегли за невысоким валом, боясь высунуть голову. И тогда командир роты решил попробовать прошить колпак бронебойными пулями. Он передал по цепи свое решение. Пули прошили колпак насквозь, а сидящие там фрицы, открыли верхний люк и высунули штык с белым платком. Их взяли в плен, да еще и использовали, как языков. После этого стали создавать из бронебойщиков блокировочные группы для осады сопротивляющихся колпаков.

В первое время пребывания в штрафной роте над Костей довлел статус штрафника. Он присутствовал в его мыслях, о чем бы он ни думал, жег лоб, словно раскаленное тавро. Огненные буквы впечатывались в душу, но она сопротивлялась. Она ведь знала, что он не предатель, не дезертир и в плен попал не по своей воле. Не сдавался он врагу, а был захвачен врасплох. И из плена бежал на фронт. Только фронт его принял совсем не так, как он этого ожидал. Правда, командиры их не называли штрафниками. Они числились, как переменный контингент, а проще, переменщики. И постепенно Костя стал забывать о своем статусе. Воевал так же, как и в обычных войсках. Как всегда был дисциплинирован, исполнителен, смел и отважен. От пуль не прятался, как не прятался и в том, своем первом бою. Но пули пока миновали его. Хотя он бы был рад, чтобы хоть одна его задела, только не очень сильно. Так, чтобы и тавро смыть, и в строй потом вернуться. Скучал он по своим ребятам – разведчикам, но и знал, что разведку ему теперь не доверят. До конца войны, а, может быть, и до конца жизни на нем будет пятно штрафника.

Шли тяжелые бои. Советским войскам приходилось буквально взламывать вражескую оборону. Заранее подготовленная система огневых точек – мощное укрепление, на которое опирался противник. Но и это не придавало им уверенности. В их сопротивлении чувствовалась отчаянная ожесточенность. Советские воины, обтекая бронеколпаки, блокируя узлы сопротивления, шаг за шагом продвигались вперед. Соня воочию видела следы деятельности оккупантов, и сердце наполнялось ожесточением. Истерзанные города и села, поруганная земля вопит и взывает, и ничто не может остановить неуклонное продвижение, противостоять наступательному порыву солдат и офицеров. Все и все слито в единое желание – вперед! И они идут вперед, как воины – мстители, как воины – освободители. И никто не жалеет жизни ради великой цели: разгрома фашизма и победы.

Немцы стянули на Донбасский фронт значительные силы своей авиации. Но и наши не отставали. Над головами в небе крутились карусели боев. В воздухе стоял несмолкаемый гул и треск. Вздрагивала и взметалась, заслоняя половину неба, земля от взрывов бомб, сбрасываемых советскими штурмовиками. Вздымались в воздух вражеские батареи, несусветный грохот артиллерийской канонады висел над полем боя. С таким Соня столкнулась впервые. Даже под Москвой было не так жутко. Это вызывало в ней и страх, и радость. Страшно смотреть на весь этот ужас, но и радостно, потому что он, этот ужас жестокого кровопролитного боя ведет к победе. Благодаря этому бою, будет отнята у фашиста еще одна пядь советской родной земли. А ведь для Сони она что ни на есть самая родная, потому что недалеко и ее Константиновка, в которой она родилась и выросла. Да, и Сталино, к которому они сейчас идут – их областной центр, ей хорошо знаком. Вся эта земля настолько родная и дорогая, что она чувствует ее всем сердцем. Чувствует, как ей больно содрогаться и рваться на клочья от взрывов, от нескончаемых шрамов-окопов, но она терпит. Терпит ради того, чтобы враг был изгнан. А советские воины за последние три дня заняли двадцать населенных пунктов и среди них крупный железнодорожный узел. Большая часть этих селений была хороша укреплена. Преодолевая упорное огневое сопротивление гитлеровцев, советские войска продвигались вглубь оборонительной полосы. В то время, когда главные силы пехоты и танков распространялись вдоль железной дороги, авангардные отряды саперов и разведчиков дерзко и смело проникали в боевые порядки противника, дезорганизовывали его оборону, перекрывали пути отхода. В таком смелом маневре, завершившимся окружением и уничтожением противника, участвовала и Соня. Она была в числе пулеметчиков, так называемой, артиллерийской поддержки. Рота, в составе которой она воевала, ворвалась в траншеи противника и при поддержке пулеметчиков, перерезала неприятелю путь к отходу с занимаемых позиций. Никогда Соня не видела так близко смерть. В рукопашном бою немцы и русские разили друг друга с диким ожесточением. Ожесточение наших бойцов было понятно Соне. Они мстили за свою землю, за смерть родных и близких, за смерть боевых друзей. А вот ожесточение немцев, с которым они убивали наших солдат, ей было не понятно. «Чего они ожидали, придя завоевателями на чужую землю? Что их примут с распростертыми объятиями?» Выбив немцев из траншей, собственно говоря, перебив их всех до одного, бойцы закупорили все ходы сообщения, ведущие вглубь вражеской обороны. Вокруг лежали трупы и раненые. Кто стонал, кто матерился. Боковым зрением Соня видела, что к нашим раненым уже бежит, пригибаясь санинструктор. Значит тем, кто остался жив в этой человеконенавистнической схватке, будет оказана помощь.

Позиция их расчета располагалась на высоте каменистого кряжа. Она оглянулась назад. С высоты увидела то, через что только что прошла. Чувствовалось, что поле было все еще горячее от боя. Дымились воронки, торчали искореженные и порванные ряды проволоки в двенадцать рядов, зияли пробоинами бетонированные крепости. Окинув взглядом то, что осталось позади, и было уже преодоленным рубежом, она только теперь поняла, сколько надо было приложить силы, проявить мужества и смекалки, чтобы через все это пройти. Какой же дорогой в буквальном смысле этого слова, если соизмерять цену с человеческой жизнью, оказался этот кусок сухой, холмистой донбасской земли.

С каменистого утеса справа перед Соней простирался лесок, рядом с ним село – украинские мазанки, а вокруг такие родные сердцу пейзажи. На природу законы войны не распространялись, и она уже готовилась к осени. На зеленом фоне проявлялись еще редкие желтые и багровые мазки. Даль была живописна в ярких лучах августовского солнца, и только сухая пыль поднималась облаком вслед за проехавшим транспортом.

Одинокий курган возвышался посреди степи. На карте командира он отмечался высотой под определенным номером. Эта историческая достопримечательность оказалась головной болью командования, потому что противник хорошо ее укрепил. Склоны высоты были изрыты ломаными линиями траншей, опутаны колючей проволокой, усеяны пулеметными гнездами. Все подступы к ней просматривались гитлеровцами. В самую верхушку высоты, словно гриб, крепко врос дзот. Из двух его амбразур фашисты могли стрелять во все стороны. Каждый сантиметр земли лежал перед ними, как на ладони, и был накрыт их плотным огнем. Время от времени они открывали огонь, и пыль кольцами вставала над землею. Надо было взламывать вражескую оборону и идти дальше, дальше гнать врага. Заминка дорого бы обошлась и полку, и его соседям. Днем к высоте было не подступиться. Пришлось ждать ночи. Соня знала этот курган, они останавливались возле него, когда ездили в Сталино. Знала она и то, что с тыльной стороны кургана есть русло старого ручья, пересыхающего летом. Поросшее кустарником и деревьями, оно не просматривалось ни с неба, ни с земли. Она доложила об этом своему командиру, и вызвалась провести бойцов по этому руслу к высоте. О ее предложении сообщили «наверх» и получили «добро». С ней пошли десять бойцов. По своим окопам, пока еще было светло прошли на юг. Там ручей изгибался и почти вплотную подходил к позициям полка. Когда стемнело, Соня их повела к сухому руслу ручья. Бойцы, скрытые густой живой зеленой завесой, сплетенной из веток низких маслин, верб, акаций, шиповника и кустарника, незаметно пробрались в тыл высоты. Они проделали брешь в проволочных заграждениях и неслышно подошли к дзоту. Мгновение понадобилось рослому парню, чтобы обрушиться на часового. Соню они оставили у ручья, прикрывать их и просигналить ракетой, когда они снимут часового. В небо взвилась красная ракета, и со стороны полка залпом ударили все огнестрельные орудия. Затем разведчики бросились в дзот, забрасывая его гранатами, и, сметая всех на своем пути автоматными очередями. Высота открыла ответный огонь. Все произошло очень быстро. Дзот умолк, и рота, поднявшись во весь рост с громким «Ура!» пошла на штурм высоты. В этом бою фашистов смяли в траншеях и сбросили с высоты. Сони объявили благодарность за смекалку и мужество.