Жар предательства - Дуглас Кеннеди

Я пожала протянутую руку, пытаясь определить, кто эта женщина и что она делает здесь, в отделении марокканской полиции.

– Элисон Конуэй, заместитель консула США в Касабланке. У нас мало времени, поскольку инспектор аль-Бадизи и переводчик прибудут с минуты на минуту. До их прихода мне хотелось бы объяснить…

Закончить фразу она не успела. Дверь распахнулась, и в комнату шагнул мужчина лет сорока пяти. Густые черные волосы, аккуратные усы, светло-коричневый костюм. Он пожал мне руку и представился инспектором аль-Бадизи. С собой у него была папка с документами, которую он положил на стол. Я попросила воды. Он крикнул кому-то в коридор. Тем временем к нам присоединилась еще одна женщина. Суровые черты лица, черные волосы, стянутые на затылке в тугой узел, черный костюм. На вид ей было под пятьдесят.

– Это мадам Зар, – сказал инспектор. – Она будет мне переводить.

– Но мы и так уже говорим по-французски.

Заместитель консула, устроившись рядом со мной, положила руку мне на плечо:

– Я сочла, что лучше, для ясности, вести разговор при помощи переводчика, чтобы исключить двусмысленные толкования.

– Что происходит? – шепнула я ей по-английски.

– Позвольте инспектору высказаться, – шепотом отвечала она. – Вам все объяснят.

Принесли воды. Дверь закрылась. Инспектор сел, открыл папку и вынул из нее несколько экземпляров, как мне показалось, одного и того же документа. Потом он поднял голову и, воззрившись на меня с суровой непроницаемостью, как подобает официальному лицу, начал свою речь. Через каждые несколько предложений он делал паузу, и переводчик переводила его слова на английский язык.

– Madame, от имени Его Величества и правительства выражаю вам глубочайшее сочувствие в связи с тяжелыми испытаниями, выпавшими на вашу долю. Заместитель консула Конуэй подтвердит, что мы работали в тесном сотрудничестве с Консульством США в Касабланке, занимаясь вашими поисками. И мы очень рады и довольны, что сейчас вы здесь с нами, живая и, я надеюсь, относительно здоровая.

Я ничего не сказала. Просто кивнула в знак того, что услышала его официальное заявление.

– Как ни прискорбно, но нам придется сейчас обсудить события, имевшие место в одном из районов Сахары в сорока трех километрах от города Таты. Нам известно, что там произошло…

– Что вам может быть известно? – не выдержала я. – Это я там была. И то, что произошло, случилось со мной, причем не по моей воле.

Заместитель консула стиснула мою руку.

Я на мгновение смежила веки, силясь овладеть собой, потом открыла глаза и произнесла:

– Простите, что перебила вас, инспектор. Последние несколько недель для меня были очень тяжелыми.

– Не нужно извиняться, madame. Напротив, это мы должны принести вам свои извинения, принимая во внимание то, что вам пришлось пережить. Как я уже сказал… нам известно, что случилось в пустыне.

С этими словами он пододвинул к себе документ – очевидно, подготовленное заявление – и начал читать, излагая «факты»: я искала в Сахаре своего пропавшего мужа, и в Тате, когда я покинула гостиницу, направляясь на автостанцию, чтобы первым автобусом уехать в Уарзазат, меня похитили и усыпили хлороформом. Преступников звали Абдулла Талиб и Имад Шуэйб. Обоим по двадцати одному году, оба уроженцы Марракеша, оба работали в бригаде на строительстве дороги близ Таты. Они ограбили меня и избили до бесчувствия. Но потом воры стали ссориться из-за моих денег и вещей. Они подрались, Имад пырнул ножом Абдуллу, а потом, поддавшись панике, поджёг его тело и вернулся в Тату. Когда через несколько дней он попытался продать в Марракеше мои компьютер и паспорт, торговец уведомил полицию. После ареста Имад Шуэйб во всем сознался, и ему было так совестно за совершенные им преступления, что он от стыда повесился в тюремной камере, куда его поместили до суда.

Когда инспектор дошел до этой части заявления, мои плечи напряглись. Я собралась было сказать что-то, но заместитель консула Конуэй снова взяла меня за руку, намекая, что мне лучше промолчать. Я сразу поняла, что зачитывает мне инспектор. Он излагал официальную версию событий, в которой была опущена постыдная для страны (с ориентированной на туристов экономикой) информация о том, что женщину, приехавшую с Запада, похитили, изнасиловали и бросили умирать под солнцем Сахары. Оставалось только гадать, действительно ли мой похититель повесился после того, как из него выбили «признание», или ему помогли «покончить с собой» – для всеобщего удобства, чтобы закрыть дело. Меня, конечно, крайне возмутило, что в официальном заявлении ни слова не сказано об изнасиловании, но, прагматик по роду своей профессии (человек, который привык подсчитывать прибыли и убытки), я понимала, что делают власти. Они предлагали мне верный выход из непростого положения, исключавший возможность каких-либо обвинений в мой адрес или проведения расследования по требованию родственников моих обидчиков (ведь убийство, даже в целях самообороны, остается убийством и должно быть расследовано). Концы были подчищены таким образом, чтобы дело могло быть закрыто раз и навсегда.

Инспектор продолжал зачитывать заявление, объясняя, что меня, лежащую без сознания, подобрала в пустыне семья берберов. Они выходили меня и помогли добраться до Касабланки. Интересно, подумала я, им действительно известны имена моих спасителей или это тоже часть официальной версии?

– Именно так все и было, monsieur, – перебила я его. – Я обязана жизнью тем людям, которые меня спасли, и человеку, доставившему меня сюда.

Лицо инспектора чуть передернулось, словно мое откровение застало его врасплох. Тогда-то я и поняла, что они ничего не знают ни про Майку и ее семью, ни про Аатифа, ни про то, как я добралась сюда в его машине, прячась под паранджой. Они выдумали берберскую семью, чтобы как-то объяснить, почему на протяжении нескольких недель обо мне не было ни слуху ни духу. А раз так, значит, моим друзьям-берберам нечего опасаться визита представителей Sûreté, которые могли бы устроить им допрос. Никто не будет их беспокоить.

Заместитель консула Конуэй бросила на меня многозначительный взгляд, давая понять, чтобы я позволила инспектору закончить свою речь.

– Мне приятно слышать, что вам оказали помощь граждане нашей страны, – сказал он. – И мне хотелось бы добавить, что те, кто напал на вас… те преступники… это не наш народ.

– Поверьте, monsieur, я это знаю, – ответила я. – Очень хорошо знаю.

– Мы подготовили официальное заявление на английском, французском и арабском языках. Заместитель консула Конуэй внимательно ознакомилась со всеми тремя вариантами и может подтвердить, что все три идентичны. Мы хотим, чтобы вы их подписали… разумеется, после того, как сами их прочтете. Мы также были бы вам очень признательны, если вы согласитесь сфотографироваться со мной. Снимок будет опубликован в средствах массовой информации для того, чтобы показать, что вы живы и здоровы, ибо ваше исчезновение вызвало беспокойство и в нашей стране, и за рубежом. Мы связались с гостиницей в Эс-Сувейре, где вы с вашим мужем остановились. Все ваши вещи упаковали и переслали сюда, в Касабланку. Они дожидаются вас в гостинице «Мансур». Это превосходный отель, и сегодня вы там будете нашей гостьей: пользуйтесь всем, что вам нужно, расходы запишите на номер. При аресте Имада Шуэйба мы изъяли у него ваш паспорт. – Инспектор пододвинул ко мне по столу мой паспорт. – Мы также выяснили, что у вас был забронирован билет до Нью-Йорка рейсом авиакомпании «Ройял Эр Марок», которым вы должны были вылететь несколько недель назад, но так и не вылетели. Мы связались с авиакомпанией, и они перебронировали билет без доплаты на другой рейс – самолет отправляется завтра в полдень. Мы договоримся, чтобы вас бесплатно отвезли в аэропорт.