Под Андреевским флагом. Русские офицеры на службе Отечеству - Николай Манвелов

Вот отрывок из рапорта командира броненосного фрегата (крейсера) «Адмирал Нахимов» капитана 1–го ранга Карла Карловича Деливрона от 11 ноября 1888 г.:

«Во время стоянки в Фунгале[264] мы приобрели покупкой 370 ведер красного вина для команды по 1 руб. 28 коп. за ведро и свежую провизию, платя по 5 руб. 12,29 коп. за пуд[265] мяса, по 2,87 коп. за пуд зелени и по 3 руб. 27,8 коп. за пуд белого хлеба; за пресную воду брали по 3 руб. 50 коп. за тонну».

Для справки приведем цены на некоторые товары из данного списка на рыках Москвы на середину января 1888 г.

Фунт[266] средней баранины стоил 14 копеек, говядины — восемь копеек, а свинины — девять копеек. Пуд весового пшеничного хлеба отдавали за два рубля 80 копеек, пуд ржаного — за 75 копеек.

Теперь перейдем к другой части, от которой напрямую зависело состояние, как офицеров, так и матросов — к корабельной медицине. Тем более что положение старшего судового врача можно сравнить с главой современного Минздрава — естественно, в корабельных масштабах.

Особое отношение к здравоохранению на борту корабля заложил еще сам Петр Великий. Как известно, при необходимости царь часто занимался самолечением, для чего возил с собой своеобразную аптечку — сундучок, разделенный на множество отсеков. В них, как вспоминают очевидцы, были различные порошки и микстуры, пузырьки, пробирки, ступки с пестиками и т. д.

Морской устав Петра требовал от врачей немало. В частности, медик, помимо своих прямых обязанностей, должен был следить за тем, «дабы больным пища была по определению давана добрая». В противном случае он был обязан докладывать командиру корабля.

Проступки лекарей и врачей должны были караться жестоко:

«Запрещается лекарю ни чего не брать с матрозов и с солдат больных или раненых, под штрафом возвращения того, что возмет и лишения своего жалования.

...Ежели лекарь своим небрежением и явным презорством[267] к больным поступит, отчего им бедство случится, то оной яко злотворец наказан будет, яко бы своими руками его убил, или какой уд[268] отсек. Буде же леностию учинит, то знатным вычетом наказан будет, по важности и вине смотря в суде».

Уже в Петровские времена список необходимых на судне инструментов и препаратов занимал в Морском уставе две с половиной страницы. Полный текст этого крайне интересного документа с пояснениями можно найти в приложениях.

В дальнейшем состояние медицинской части флота во многом зависело от морского начальства. Так, адмирал Федор Федорович Ушаков требовал от командиров подчиненных ему кораблей собирать в портах сведения о заболеваниях населения, предоставлять отпуска после выписки моряков из госпиталей, а также создавать в местах массовых заболеваний специальные лазареты и изоляторы.

Главное медицинское управление в Российском Императорском флоте появилось в 1812 г. Во главе его стояли генерал–штаб–доктор флота и его помощник.

Естественно, сила медицинской части корабля напрямую зависела от его размеров. Например, на небольшом бронепалубном крейсере 2–го ранга «Изумруд» имелся лазарет на семь коек, аптека и специальная ванная. Рядом размещалась каюта судового врача. Как сразу же отметил вновь назначенный судовой медиктитулярный советник[269] Владимир Семенович Кравченко, прямо за переборкой лазарета находилось машинное отделение. В тропиках это могло означать убийственную жару в помещении.

По тем временам (конец 1904 г.) судовой лазарет был неплохо оборудован. В частности, в нем имелся пароэлектрический стерилизатор и дистиллятор конструкции Рихарда Гловецкого[270].

Главный перевязочный пункт на крейсере планировался в помещении кают–компании. Место там было достаточно, однако подача раненых могла встретить определенные трудности.

На более крупном бронепалубном крейсере 1–го ранга «Аврора» имелся не только лазарет, но и операционная. Правда, лазаретом пользоваться было невозможно из–за «невозможной жары и духоты», в связи с чем больные были переведены в помещения батарейной палубы, где стояли 75–миллиметровые орудия.

Перед боем готовился перевязочный материал, запасы которого распределялись по различным отсекам корабля. Создавались и запасные перевязочные пункты на случай разрушения основного. Проверялась готовность санитарного отряда, для которого судовыми средствами готовились носилки.

В санитарный отряд входили корабельные врачи (их было один или два человека, в зависимости от ранга судна), фельдшеры и санитары. К числу последних в боевой обстановке причисляли и корабельных чиновников, а также различных вестовых. К медицинской бригаде прикомандировывался и священник.

Наиболее известным «профессиональным» заболеванием моряков, является, безусловно, «морская болезнь». Медики так называют болезненное состояние, возникающее в результате действия укачивания на вестибулярный аппарат внутреннего уха. Основными проявлениями заболевания являются плохое самочувствие, головокружение, тошнота, рвота. Влияние на вестибулярный аппарат оказывают и длительные стоянки в порту — организм привыкает к твердой почве, после чего ему приходится перестраиваться к качке заново.

Доля людей, не подверженных морской болезни, относительно невелика и составляет шесть–восемь процентов, при этом лечебные средства в большинстве случаев малоэффективны. При появлении признаков заболевания, а также для профилактики врачи рекомендуют свежий воздух, лежачее положение, пребывание по возможности в средней, более устойчивой, части судна.

Следует сказать, что многие моряки считают позорным признаваться в том, что их укачивает, объясняя нездоровье недосыпом, головной болью либо ранее принятой большой дозой алкоголя.

Боролись с приступами «морской болезни» по–разному. Вот как лечил ее писатель Иван Александрович Гончаров, состоявший в качестве секретаря адмирала Путятина на фрегате «Паллада» в путешествии к берегам Японии:

«Вскоре обнаружилась морская болезнь у молодых и подверженных ей или не бывших давно в походе моряков. Я ждал, когда начну и я отдавать эту скучную дань морю, а ждал непременно. Между тем наблюдал за другими: вот молодой человек, гардемарин, бледнеет, опускается на стул; глаза у него тускнеют, голова клонится на сторону. Вот сменили часового, и он, отдав ружье, бежит опрометью на бак. Офицер хотел что–то закричать матросам, но вдруг отвернулся лицом к морю и оперся на борт. «Что это, вас, кажется, травит?» — говорит ему другой. Едва успеваешь отскакивать то от того, то от другого. «Выпейте водки», — говорят мне одни. «Нет, лучше лимонного соку», — советуют другие; третьи предлагают луку или редьки. Я не знал, на что решиться, чтобы предупредить болезнь, и закурил сигару. Болезнь все не приходила, и я тревожно похаживал между больными, ожидая — вот–вот начнется. «Вы курите в качку сигару и ожидаете после этого, что вас укачает: напрасно!» — сказал мне один из спутников. И в самом деле напрасно: во всё время плавания я ни разу не почувствовал ни малейшей дурноты и возбуждал зависть даже в моряках».