Зима мира - Кен Фоллетт

Похоже, она была рада его видеть.

– Ты отлично выглядишь! – сказала она. – Ты теперь работаешь здесь?

– Просто приехал на лето поработать в офисе у отца, – ответил он. – я все еще учусь в Гарварде.

Она повернулась к его отцу и почтительно произнесла:

– Здравствуйте, сенатор.

– Здравствуй, Джоан.

Эта внезапная встреча очень взволновала Вуди. Джоан была так же восхитительна, как всегда. Ему хотелось продолжить разговор.

– А что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Я работаю в Госдепартаменте.

Вуди понимающе кивнул. Теперь было ясно, почему она обратилась к его отцу с такой почтительностью. Она вошла в мир, в котором люди заискивали перед сенатором Дьюаром.

– А что у тебя за работа? – спросил Вуди.

– Я помощник помощника. Мой босс сейчас у президента, но я особа слишком незначительная, чтобы его туда сопровождать.

– Тебя всегда интересовала политика. Я помню спор про суд Линча.

– Я скучаю по Буффало. Как там было здорово!

Вуди вспомнил поцелуй на балу в теннисном клубе и почувствовал, что краснеет.

– Передавай, пожалуйста, отцу привет от меня, – сказал его отец, давая понять, что им нужно идти. Вуди подумал, не попросить ли у нее телефон, но она его опередила.

– Вуди, может быть, мы еще как-нибудь увидимся? – сказала она.

– Конечно! – радостно сказал он.

– Ты сегодня вечером свободен? Ко мне зайдут несколько друзей на коктейли.

– Здорово!

Она дала ему адрес – она жила в многоквартирном доме недалеко отсюда, – а потом его поторопил отец, находившийся уже в другом конце комнаты.

Охранник кивнул Гасу, как старому знакомому, и они вошли в следующую приемную.

– Вуди, – сказал Гас, – не забудь: если президент не обратится непосредственно к тебе – ты говорить не должен.

Вуди попытался сосредоточиться на предстоящем собрании. В Европе политическая жизнь была дестабилизирована: Советский Союз, нарушив все расчеты, подписал мирный договор с нацистской Германией. Отец Вуди был ключевой фигурой в Комитете сената по иностранным отношениям, и Президент желал знать, что он об этом думает.

А у Гаса Дьюара была еще одна тема для обсуждения. Он хотел убедить Рузвельта вернуть к жизни Лигу наций.

Придется действовать напористо. США так и не присоединились к Лиге, и американцам это не очень-то нравилось. Провалилась попытка Лиги справиться с кризисами тридцатых годов двадцатого века – японской агрессией на Дальнем Востоке, итальянским империализмом в Африке, Европа оказывается во власти фашизма, от демократии остались одни руины. Но Гас был намерен попробовать. Вуди знал, что отец всегда об этом мечтал – о мировом совете, который будет разбирать конфликты и предотвращать войны.

Вуди был на сто процентов – за. Он произнес об этом речь на Гарвардских дебатах. Когда два государства ссорятся, то нет ничего хуже, чем одному народу убивать людей, находящихся на другой стороне. Ему это казалось совершенно очевидным.

«Я, конечно, понимаю, почему так происходит, – сказал он в процессе дебатов, – точно так же, как я понимаю, почему пьяницы начинают махать кулаками. Но от этого ситуация не становится менее бессмысленной».

Однако сейчас Вуди обнаружил, что ему трудно думать об угрозе войны в Европе. Его прежнее чувство к Джоан вернулось с новой силой. Он думал о том, поцелует ли она его снова – может быть, даже сегодня. Он ей всегда нравился, и, наверное, теперь тоже – иначе зачем бы ей было приглашать его на свою вечеринку? Она отказалась встречаться с ним – тогда, в тридцать пятом году, – потому что ему было пятнадцать, а ей – восемнадцать, и это можно было понять (хотя тогда он так не думал). Но теперь, когда они оба стали на четыре года старше, разница в возрасте не будет иметь такого решающего значения – или будет? Он надеялся, что нет. Он встречался с девушками в Буффало и Гарварде, но ни к кому больше у него не было такого всепоглощающего чувства, как к Джоан.

– Ты меня понял? – сказал отец.

Вуди почувствовал себя дураком. Отец собирался обратиться к президенту с предложением, которое могло принести мир всему миру, а Вуди может думать лишь о том, поцелует ли его Джоан.

– Конечно, – сказал он. – Если президент сам ко мне не обратится, я буду молчать.

В комнату вошла высокая худощавая женщина. У нее был спокойный и уверенный вид, словно все здесь принадлежало ей, и Вуди узнал Маргарет Лехэнд по прозвищу Мисси, секретаршу Рузвельта. У нее было вытянутое, похожее на мужское лицо с большим носом, в темных волосах поблескивала седина. Она тепло улыбнулась Гасу.

– Как я рада снова вас видеть, сенатор.

– Как поживаете, Мисси? Вы помните моего сына Вудро?

– Помню. Президент ждет вас обоих.

О преданности Мисси Рузвельту было всем известно. И по Вашингтону ходили слухи, что президент относился к ней с большей симпатией, чем положено женатому человеку. Из осторожных, но содержательных реплик родителей Вуди понял, что паралич Рузвельта не коснулся сексуальной сферы. Однако его жена Элеонора после рождения шестого ребенка отказалась с ним спать, а было это более двадцати лет назад. Может быть, он получил право на любящую секретаршу.

Она провела их в еще одну дверь, потом через узкий коридор – и они оказались в Овальном кабинете.

Президент сидел за столом в полукруглой нише, спиной к трем высоким окнам. Шторы были задернуты, чтобы преградить путь августовскому солнцу, бьющему в обращенные на юг окна. Вуди увидел, что Рузвельт сидит не в коляске, а на обычном стуле. Он был в белом костюме и курил сигарету через мундштук.

Он был не особенно красив. У него были редеющие волосы и выступающий подбородок, и он носил пенсне, отчего казалось, что у него слишком близко расположенные глаза. Но все равно было что-то мгновенно располагающее в его обаятельной улыбке, в его руке, протянутой для рукопожатия, и дружелюбном голосе, когда он произнес:

– Рад вас видеть, Гас, входите же!

– Господин президент, вы, наверное, помните моего старшего сына Вудро.

– Разумеется! Как дела в Гарварде, Вуди?

– Прекрасно, сэр, благодарю вас. Я вхожу в команду дискуссионного клуба. – Он знал, что политики часто умеют создавать впечатление, словно близко знакомы с каждым. Либо у них замечательная память – либо им вовремя напоминают нужные вещи секретарши.

– Я и сам учился в Гарварде. Садитесь, садитесь. – Рузвельт вынул из мундштука окурок и загасил в уже полной пепельнице. – Гас, что там за ерунда творится в Европе?

Конечно же, президент знал, что творится в Европе, подумал Вуди. Чтобы узнать об этом, к его услугам был весь Госдепартамент. Но ему нужно было, чтобы положение проанализировал Гас Дьюар.