Мирабо - Рене де Кастр

Трибуна это так волновало, что он открылся Лафайету прямо на совещании в Пасси. На следующее утро, у Монморена, Лафайет указал министру на необходимость выделить Мирабо денежный аванс. Монморен дал принципиальное согласие на сумму в 50 тысяч ливров. Поначалу обрадованный, Мирабо быстро отрезвел: 50 тысяч ливров были лишь временным решением, это означало продаться за бесценок и политически деградировать. Тогда Мирабо попросил себе место, оправдывающее существенную поправку его финансового состояния. Монморен предложил посольство, по всей вероятности, в Голландии, без обязательства постоянного проживания.

Ожидая решения этого вопроса, Мирабо часто выступал в Национальном собрании и продолжал формировать несуществующий кабинет. Согласно одному из проектов, найденному в его бумагах, новое правительство должно было состоять из двух частей: в первой, отданной Лафайету, герцог де Ларошфуко становился министром юстиции, Талейран — иностранных дел, Ламбер или Клавьер — финансов; в «части королевы» Ламарк возглавил бы военное ведомство, а Сьейес — министерство образования.

В какой степени эти планы были реалистичны? Нам лишь известно, что во второй половине октября Мария-Антуанетта снова твердо заявила, что считает немыслимым включение в королевский Совет человека с подмоченной репутацией, такой как у Мирабо:

— Министерский пост для Мирабо? Никогда! Дайте ему денег, сколько захочет, но только не министерский портфель!

В представлении королевы должность посла была самым простым способом избавиться от неугодного; так что, судя по всему, переговоры в этом направлении были продолжены. Сначала Мирабо получил задаток в 23 тысячи ливров из рук Лафайета, в счет обещанных 50 тысяч. Пунктом назначения оказалась не Гаага и тем более не Лондон — Константинополь. Это уже начинало походить на изгнание.

Поэтому, переговорив с Ламарком, Мирабо вернул 23 тысячи ливров Лафайету.

Из своего почти отчаянного положения он мог выпутаться только одним способом: получить пост министра по воле Национального собрания.

V

Воздействие на общественность с целью получить пост в правительстве было в представлении Мирабо более достойным способом, нежели интрига; в то время стало совершенно ясно, что истинная власть исходит от народа; если бы король избрал министра, поддержанного народом, монархия встала бы на путь спасения.

Первое заседание Национального собрания в Париже состоялось 19 октября во дворце архиепископа, предоставленном в распоряжение депутатов монсеньором де Жюинье. В тот день Мирабо, уже начиная подготавливать почву, провел предложение о поздравлениях Лафайету и Бальи. Это была уловка: следовало продемонстрировать председателю Собрания, что он вовсе не стремится занять его место; одновременно он снискал благосклонность главнокомандующего Национальной гвардией, поскольку утвердил его полномочия.

Возможно, чтобы угодить Лафайету, Мирабо поставил на голосование 22 октября, после бунта, во время которого был убит булочник по имени Тома, закон о введении военного положения в Париже и в радиусе 15 лье вокруг столицы. Он надеялся таким образом дать полную гарантию общественного порядка.

Отныне почти каждый день Мирабо выходил на трибуну; и точно матадор, делающий «пасе» перед быком, стремился подчинить своей воле Национальное собрание.

26 октября он выступил против созыва провинциальных собраний; 27 октября предложил исключить разоренных, банкротов, некредитоспособных должников, сыновей, не уплативших долгов умершего отца в трехлетний срок, из списка лиц, имеющих право быть избранными. Возможно, из желания сыронизировать один депутат потребовал добавить к этому списку недееспособных и рецидивистов. Мирабо поддержал это предложение с тем большей дерзостью, что не далее как вчера сослался на свою недееспособность, дабы избежать преследований со стороны банкира Жаннере.

28 октября он потребовал отменить избирательный ценз и составить списки избирателей; в тот же день он поддержал проект Талейрана о передаче церковной собственности государству. Это был удобный случай примириться с епископом Отенским, который не поддерживал с ним отношений со времен публикации «Тайной истории Берлинского двора». Талейран раскусил его маневр. Если верить Говернору Моррису, бывшему тогда послом Соединенных Штатов, в тот день генерал Лафайет спросил Талейрана, не стоит ли из осторожности уже сейчас продумать состав правительства на срок три месяца. Епископ Отенский был с ним согласен. «Они обсудили различные кандидатуры, и, будто случайно, Лафайет спросил, велико ли влияние Мирабо в Национальном собрании. Талейран ответил, что оно не безгранично».

Можно себе представить, с каким презрением он улыбался, когда произносил эти слова. Возможно, вращаясь в церковных кругах, Талейран был в курсе другой интриги Мирабо. Тот установил контакт с хранителем печатей Шампьоном де Сисе. Посредниками со стороны министра выступали Талон и Семонвиль. «Не может быть, чтобы Господь породил в одном поколении двух подобных негодяев», — скажет потом о них Мирабо.

Семонвиль, сделавший впоследствии блестящую карьеру при империи, был, возможно, самым бессовестным человеком того времени. Талон славился низостью в Парижском уголовном суде; его пьянила мысль о том, что он плетет политические интриги. Собственно, политическая роль досталась ему лишь после смерти, через посредство его дочери, знаменитой госпожи дю Кайла, платонической фаворитки Людовика XVIII.

Мирабо не поддался на авансы двух эмиссаров; он отказался от тайной встречи с хранителем печатей. Тот был как будто настроен помочь депутату от Экса, но какую цену потом придется уплатить за его услуги? Талон заявлял Сисе и Лафайету, что надо «раскрыть двери единственному человеку, который может сделать их хозяевами в их апартаментах».

Распутать все эти темные интриги, возможно, не удастся никогда. Грешил ли Мирабо избыточной осторожностью или самомнением? Понимал ли он, что все его боятся и что страх — дурной советчик? Об этом можно догадаться, читая тревожную записку, отправленную Талоном Ламарку:

«Я отправляюсь к Лафайету. Мы сделали невозможное, чтобы заставить его решиться. Планы относительно Мирабо и относительно него… Повторяю, в Национальном собрании зреет чудовищный заговор против Мирабо».

Мирабо, полагая, что держит Национальное собрание в своих руках, собирался ударить в лоб, чтобы вырвать у него верховную власть. Некоторые депутаты почувствовали, что затевается наступление. Они пришли к Мирабо, чтобы поговорить с ним конфиденциально.

Одним из посетителей был аббат Мори, защитник церковной собственности, другим, еще более высокопоставленным, — не кто иной, как кардинал де Роган, герой «дела об ожерелье».

Слуга Легрен подслушивал через замочную скважину разговор своего хозяина с прелатом: «Я слышал, как кардинал говорил господину де Мирабо оставить его законопроект, что духовенство даст четыреста миллионов на уплату государственного долга, а десять миллионов ему заплатят наличными, так что никто ничего не узнает».

Десять миллионов! Они превратили бы Мирабо в одного из могущественнейших французских вельмож. И все же, если верить Легрену, он гордо ответил: