Северная Пальмира - Роман Буревой

Однажды Плутарх сказал, что в перистиле Августа ждут. Постум вышел в сад и увидел женщину в белом одеянии. Он почему-то подумал, что это его мама. С воплем он кинулся к ней. Белая палла соскользнула с головы женщины. Её волосы были густо забелены сединой. Это была его тётка Валерия.

Он остановился как вкопанный, не зная, что делать, – идти к ней или повернуть назад, чтобы скрыть брызнувшие из глаз слезы разочарования. Валерия протянула к нему дрожащие руки. Он кинулся к ней, прижался и зашептал:

– Мне плохо.

Она поцеловала его спутанные пряди волос на макушке:

– Мой мальчик, мы одни, одни. Я тебе помогу. – Она сунула ему в руку большую плитку шоколада в золотой фольге. Видимо, Валерия прятала плитку под платьем, потому что шоколад растаял и потёк.

– Почему никто не знает, как мне плохо?! – в отчаянии воскликнул император.

– Я знаю, мой мальчик, я знаю.

– Ты придёшь ещё? Ты не бросишь меня? Нет?

– Я буду с тобой. Я покинула Дом весталок, и я буду с тобой.

– А как же Марк Габиний? Ты же любила его?

– Я и сейчас люблю. Но он далеко, – Валерия вздохнула. – Он в Альбионе. Женат на другой женщине.

– Приходи почаще, – попросил Постум. – Тебя никто не посмеет тронуть – я обещаю.

– Я приду. Завтра приду. Я даже могу жить во дворце. Да, да, почему бы и нет? Я бы могла жить здесь, и мы были бы вместе. Ведь я твоя тётка. Ты будешь мне как сын.

– А это правда, что у меня есть брат в Северной Пальмире?

– Да.

– Значит, они будут теперь любить его, а обо мне забудут?

– Нет, Постум.

– Да!

Постум оттолкнул Валерию и убежал. У всех на свете кто-то был. Все были связаны, все любят и любимы. Один Постум одинок. Так одинок, что воет от этого одиночества волком, пока не станет волком, не отрастит клыки и не накинется на людей. Он будет перегрызать им глотки и пить горячую кровь…

– Твой папаша тебя бросил. Знаешь почему? – Старик Крул ухмыльнулся. – Потому что он подонок. В древние времена детей, рождённых после смерти отца, можно было подкинуть или даже убить. Хороший был обычай. Жаль, что вышел из моды.

Крул возлежал за столом в триклинии и жрал холодную курицу. Постум сидел напротив. Вечерняя трапеза. Стол накрыт. Но мальчик не притронулся к еде. Лицо его осунулось. Лишь глаза горели лихорадочным огнём. Может, это огонь ненависти? А что может быть забавнее бессильной ненависти? В свете лампы лицо Постума казалось голубоватым, физиономия Крула лоснилась от жира. Внешность у толстяка Крула обманчива. Все толстые почему-то кажутся добродушными. Постум тоже поначалу считал его добрым. А Крул оказался злым.

Старик ждал, что ответит Август. Но Постум молчал.

– Посмотри на себя в зеркало. Ты урод. Этот нос – длинный как стило. И голова как груша. Явно твоя мамаша согрешила с кем-то. Хотя, может, и нет. Элий – урод. Так что, может, ты все же и его сын. А может, и нет. Этот вопрос лучше не ворошить. Маленький Александр, мой правнук, – Ганимед рядом с тобой. В конце концов он будет Августом. Он, а не ты. Ты сдохнешь, когда в тебе отпадёт надобность. А пока живи.

Август молчал. Интересно, люди бывают злыми от природы или жизнь делает их такими?

Крул склонился над столом, выискивая кусочек ветчины пожирнее. Набрякший загривок. Что если всадить кинжал в этот загривок? Это не так уж и трудно. Желание было не очень сильным. Не то чтобы Постуму очень хотелось ударить. Но – странно – ничто внутри него не противилось этому убийству. Он бы мог его совершить. Если бы сильно пожелал. Если бы страстно пожелал, он бы мог убить Крула. И старик бы сдох.

– Почему ты не отвечаешь? Отвечай, когда говоришь с уважаемым дедом диктатора, – приказал Крул.

– Не смей кричать на императора, – процедил сквозь зубы Постум.

– Император, о боги, поглядите на этого императора! – захохотал Крул и едва не подавился. – Отброс арены, а не император. Да если бы не мой внучок Бенит, тебя бы сместил сенат, тебя бы выкинули из дворца на улицу. Или придушили. Но Бенит почему-то нянькается с тобой. Надеется сотворить из тебя что-то дельное. А из тебя ничего дельного не выйдет. Потому что ты – такое же ничтожество, как твой отец.

– Выйдет, – отвечал Постум.

Он вдруг понял, почему не хочет убивать старика. Крул слишком ничтожен. Попытаться его убить – значит возвысить. Счесть достойным убийства…

– Не выйдет, – упрямо повторил Крул. – Я же вижу. И чего ты не ешь? Ещё помрёшь от голода, в Лондинии скажут – мы тебя уморили. Жри! – Крул ткнул куриной ножкой в плотно сжатые губы Постума. – Жри, кому говорят! Не хочешь?

Он схватил целую курицу и вдавил в неё лицо императора. Мальчишка вырвался и отбежал к двери.

– Беги, беги! – закричал Крул – Сегодня жрать ты не будешь. Ляжешь голодный.

Крул разорвал курицу пополам и принялся жевать белое нежное мясо грудки.

– Ты скоро подавишься и сдохнешь, – прошептал Постум. – Ты будешь задыхаться, корчиться, хрипеть, и никто-никто не придёт к тебе на помощь.

И мальчишка выскочил из триклиния.

Незнакомец был одет в тунику из некрашеной шерсти, в плащ с капюшоном и матерчатые сандалии. Незнакомца привёл в таблин Местрий Плутарх. Почему-то Постум сразу понял, что человек этот прибыл издалека. Он молча указал гостю на стул напротив, и тот присел на край.

– Кто ты? – спросил император. Сердце почему-то очень сильно забилось.

– Меня зовут Квинт, – сказал незнакомец и протянул мальчику конверт из плотной бумаги. На конверте не было ни адреса, ни подписи, ни печати. Он был изрядно помят и пропах потом. Постум рванул плотную бумагу, и из конверта выпал сложенный листок.

Он развернул и прочёл первую фразу:

«Моему зайчонку».

Зайчонку… – он любил, чтобы именно так его называли.

– Мама… – прошептал Постум, и губы его задрожали.

«Постуму Августу привет.

Мой милый, мой любимый мальчик, я люблю тебя…»

Дальше читать он не мог. Сердце его забилось, как сумасшедшее. Он повалился на стол, уткнулся лицом в книгу и несколько мгновений сидел так. Мамино письмо. Он верил и не верил. Наконец, справившись с собою, он принялся читать дальше.

«Я долго болела…»

«Но теперь как будто все хорошо. Я вижу тебя каждый день, только закрою глаза. Ты знай, я все время с тобой. Все время. Во сне почти не удаётся поговорить. Два слова – и все. Я даже не успеваю как следует расслышать твой ответ».

Тут только Постум заметил, что в конверте лежит ещё одно письмо. Он взял второй листок. Он узнал этот почерк – не мог не узнать – на заколоченной вилле в Каринах, куда он прокрался однажды тайком с помощью Гета, он видел множество бумаг, исписанных этим неровным, чуточку вихляющим почерком. Второе письмо начиналось точно так же, как и первое.