Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

Кого Варвара подразумевала под местоимением «они»? Поначалу никого конкретного. Вернее, «они» – это были все внешние, а к числу внешних, в ее глазах, относились все обитатели Мангазейска, за вычетом ее самой, Павлы, Георгия и, конечно же, архиерея. Исходя из этой картины мира, Варвара решила, что ее с Павлой миссия – оберегать Евсевия от этого коллективного и коварного «они», которое вечно хочет чего-то «накрутить».

Как-то сам собой вокруг Варвары и Павлы начал формироваться свой кружок, нечто вроде то ли женского клуба, то ли женской половины кафедрального прихода. Причины образования этого кружка были вполне естественными. Когда архиерей вышел из своего первоначального «затвора» и стал активнее общаться с различными чиновными и коммерческими тяжеловесами, количество торжественных застолий заметно увеличилось. Варваре с Павлой понадобились помощницы, потому что вдвоем они уже не успевали чистить рыбу мешками, а потом еще и делать из этой рыбы более-менее оригинальные блюда. К тому же, по обычному женскому стремлению к облагораживанию территории, они разбили множество клумб с цветами во дворе Свято-Воскресенского храма. Получилось симпатично, но времени и сил на уход за ними не оставалось. Поэтому понемногу стали привлекать прихожанок, как возрастных теток, так и сравнительно юных «православных девушек». Те с радостью откликались на просьбы о помощи, видя в этом особое благословение и возможность приобщиться к самой сердцевине церковной жизни, да и, наконец, попросту разнообразить свой круг общения.

Опробовав систему добровольных помощниц на клумбах, Варвара обратилась к Евсевию с просьбой разрешить «сестрам» помогать на кухне. Соответствующее благословение было получено, и вскоре на архиерейской кухне прочно утвердился женский клуб, безсменной председательницей которого стала монахиня Варвара. Сестры скребли рыбу, рубили овощи и говорили, говорили, говорили… Основой их безконечных бесед стали, разумеется, духовные вопросы. Но означенная основа чем дальше, тем больше играла в этих диалогах ту же роль, что и водка во многих коктейлях: она была лишь тем фундаментом и стержнем, на который наверчиваются все прочие ароматы. В данном случае от этих ароматов чем дальше, тем больше несло сплетнями и перемыванием чьих-нибудь костей в режиме нон-стоп.

Очень скоро в этом кружке возникла Зинаида Юрьевна. Как именно она появилась, никто, включая даже и самих матушек, толком не помнил. То ли она пришла на службу, а после ее попросили полить цветы, то ли и не цветы вовсе, а на кухню надо было что-то отнести – и Варвара, и Павла подробности позабыли. Зинаида вошла в импровизированный женский клуб на архиерейской кухне безшумно и незаметно, но утвердилась там немедленно и твердо. Матушки как-то сразу прониклись к ней уважением – до такой степени, что стали через раз именовать ее не Зинаидой, и Зинаидой Юрьевной (а так они обращались разве к очень статусным дамам). Природа этого пиетета оставалась своего рода тайной. То есть, с одной стороны, у него было рациональное объяснение. Шаблыкова была как бы хорошо образованна – по ее словам, она окончила мангазейский юрфак. Он работала в солидном учреждении – опять же, по ее словам, в некой фирме, естественно, юристом. И даже была обладательницей праворульной подержанной японской иномарки, что в Мангазейске считалось чем-то вроде заявки на принадлежность к среднему классу. Наконец, она умела держать себя, то есть солидно сжимала губы и одевалась не без некоторого вкуса, хотя и без особого изящества. (Непременно длинная юбка из чего-то шерстяного, кремовые кофта или свитер, полупрозрачный синтетический белый платочек – не так, чтобы очень утонченно, но по совокупности похоже скорее на женщину, чем на бабу.) Все это вместе почему-то вызывало в душе Варвары некое почтительное трепетание, а следом за Варварой начинала трепетать и Павла. Это было странно, потому что они знали многих дам, занимающих куда более солидное положение, чем Зинаида Шаблыкова, никак не менее образованных и куда более опытных. Среди духовных чад архиерея таких было немало. Да что духовные чада – даже в кухонном женсовете, который сгустился вокруг Варвары с Павлой, встречались женщины не менее примечательные (по крайней мере, по вышеперечисленным показателям), чем Зинаида. Но выделяли они именно ее.

Существовало ли логичное объяснение триумфального проникновения на архиерейскую кухню Зинаиды Юрьевны? Пожалуй, секрет успеха состоял в том, что, придя единожды, она уже пребывала там постоянно. Почти каждый день она появлялась во дворе Свято-Воскресенского храма (при этом, так уж получалось, почти всегда рядом с Евсевием, у которого очень почтительно брала благословение), стояла на службе, а потом, конечно же, шла к матушкам. Она была готова безконечно слушать рассуждения Павлы о монашестве и сама регулярно жаловалась на то, что в миру она своей судьбы уже не видит и все больше мечтает о монастыре… И очень скоро Варвара с Павлой, украдкой умиленно вздыхавшие при виде столь добродетельной и многострадальной девушки, привыкли к ней и стали воспринимать ее как свою. А поскольку обе матушки были, по светским меркам (а по правде сказать, и по церковным), не слишком образованными, то вскоре у них вошло в привычку по разным мирским вопросам консультироваться у Зинаиды Юрьевны. Которая и стала для них в одном лице воспитанницей, секретарем и адъютантом.

* * *

Шинкаренко молча смотрел на частично опустошенный пол-литровый пластиковый стакан с пивом. Пиво, кстати, было неплохое – Мангазейск славился своим пивным заводом, выпускавшим действительно годную продукцию и по вполне доступным ценам. Это неизменно радовало Александра Сергеевича, старого и закоренелого любителя пива. Все остальное, увы, радовать его не могло. На дворе стояло первое декабря. Совсем недавно начался Рождественский пост, и совсем скоро, шестого числа, должен был праздноваться зимний день памяти святого благоверного князя Александра Невского. Его, Александра Шинкаренко, день Ангела. И именно сегодня в новом номере «Православного Мангазейска» вышла заметка «Почему сменили редактора?» Поскольку версткой по-прежнему занимался сам Шинкаренко, то, ко всему прочему, ему лично пришлось заверстывать этот материал, и не куда-нибудь, а на первую полосу.

– Обязательно на первую полосу, – наставническим тоном указал ему Панасюк, с наслаждением исполнявший свои обязанности главреда. Шинкаренко поднял на него пренебрежительно-вопросительный взгляд.

– Владыка благословил, – добавил отец Евгений. Шинкаренко, не говоря ни слова, с ничего не выражающим (по обыкновению) лицом, продолжил работать. Но, хотя ни один мускул его лица не дрогнул, содержание заметки его буквально ошеломило. Настолько, что после работы (которую он, вопреки обыкновению и не без некоторой демонстративности, закончил ровно по часам, в восемнадцать ноль-ноль) он зашел в одно захудалое дешевенькое кафе, что находилось на полпути от Епархиального управления к его дому, и взял там два пол-литровых стакана с пивом. Для весьма скудного семейного бюджета посещение даже столь непритязательного заведения было серьезным обременением, и Александр Сергеевич, конечно, это знал. Но трату, однако же, счел необходимой. Очень уж хотелось посидеть спокойно над пивной кружкой, в некотором отдалении ото всех – и от епархии, и от семьи, и даже, пожалуй, от друзей… По крайней мере, именно сейчас. Хотя бы совсем недолго…