Полководцы Московского царства - Дмитрий Володихин

Иван Грозный, как уже говорилось, относился к службе бессменного «командарма» без особой благодарности. В марте 1584 года государь Иван Васильевич скончался. На закате жизни он сдал полякам и шведам русские завоевания в Ливонии и даже отрезал в их пользу большой кусок русской территории с городами и крепостями…

При его преемнике военную деятельность князя Хворостинина оценили по достоинству. Царь Федор Иванович пожаловал князю высший «дворовый» (то есть придворный) чин боярина, дававший право участвовать вместе со всей Боярской думой в обсуждении важнейших государственных дел. Да и в воеводских чинах Дмитрий Иванович при новом царе поднялся весьма высоко.

Правда, действительные заслуги перед Россией, обретенные на поле боя, сыграли тут не первую роль. Признание и возвышение Хворостинина при Федоре Ивановиче связано с тонким обстоятельством семейных связей. Вся русская служилая аристократия пронизана была нитями родства, игравшими роль самых прочных скреп. Родство делало человеку карьеру, оно же могло и погубить его, когда высокопоставленная родня попадала в опалу, а то и на плаху.

Так вот, князь Дмитрий Иванович Хворостинин приходился родней Годуновым: его дочь Авдотья вышла замуж за Степана Степановича Годунова. А Борис Федорович Годунов был шурином самому царю. Именно он стоял за спиной Федора Ивановича, на протяжении многих лет удерживая под своим контролем кормило высшей власти в Московском государстве. Царствовал сын Ивана Грозного, но «главным управленцем» примерно с 1586 или 1587 года, когда прочие аристократы потерпели поражение в борьбе за власть, являлся Борис Годунов.

Любопытно, что дети Степана Степановича — Василий, Андрей и Агрипена — через много лет будут погребены «в ногах» у князя Хворостинина. Что ж, до прихода Лжедмитрия С. С. Годунов играл видную роль при дворе: сын великого вельможи боярина Степана Васильевича Годунова, сам стольник, затем окольничий (уже после смерти Дмитрия Ивановича), к тому же богач… Завидный жених! И вот драматичная перемена судьбы: воцарение самозванца одарило его воеводством… в далекой Сибири, где он и скончался.

Любопытно, что по другой линии брачного свойства Хворостинины оказались связаны с иным знаменитым родом полководцев — князьями Пожарскими.

Хворостинины стали верными сторонниками придворной «партии» Годуновых, им поручались ответственные дела, они участвовали в борьбе с главными врагами Годуновых — Шуйскими. Невенчанный монарх Борис Федорович отвечал Хворостининым милостями и «жалованием». Как пишет историк А. П. Павлов, «Хворостинины постоянно служат при дворе, упоминаются на званых царских обедах, участвуют во многих крупных походах»[293].

Воевода постепенно оказывается крупным землевладельцем. За ним и его сыновьями по документам конца XVI — начала XVII столетия числятся многие тысячи четвертей земли.

И конечно, Дмитрий Иванович резко идет вверх в армейской иерархии. Он становится крупнейшей фигурой в организации обороны степных окраин Московского государства от нападений татар.

В конце 1584 года его назначили первым воеводой Большого полка в трехполковой рати, отправленной к Рязани. Однако в командование он вступил не сразу — первое время его замещал другой военачальник, князь Василий Федорович Жировой-Засекин. Документы того времени глухо сообщают: Хворостинин «прислал к государю… бить челом, сказался болен». Это случай для русской армейской жизни крайне редкий, а для безотказного Дмитрия Ивановича и вовсе странный. Ведь он должен был радоваться подобному повышению по службе… Одно из двух: либо он и впрямь слег — ведь самый крепкий человек с трудом выдержит тот бешеный «режим эксплуатации», в котором жил воевода; либо мутная политическая обстановка в Москве требовала его постоянного присутствия и он решил пожертвовать столь высокой честью ради более важных дел.

Видимо, всему виной была именно хворь: через полгода, в июле 1585 года, Хворостинин оказывается все-таки во главе этой рати и совершает бросок под Шацк «по ногайским вестям». Тогда он фактически принял на себя функции командующего всеми оборонительными силами юга России.

Играть эту высокую роль ему придется и позднее.

Так, весной 1587 года в Москве становится известно, что орда крымского хана двинулась для вторжения в порубежные земли Московского государства. Навстречу ей выставили значительные силы, разошедшиеся по городам и крепостям. А затем, в конце мая, три полка ударных сил отправились под командой князя Д. И. Хворостинина в район Тулы. Через месяц крымцы общей численностью в 40 тысяч рискнули прорываться в районе Кропивны, взяли острог, однако до большого вторжения дело не дошло. Объединенные силы русской армии сконцентрировались у Тулы, угрожая неприятелю. Был там и Дмитрий Иванович — как первый воевода Передового полка при главнокомандующем Иване Васильевиче Годунове. Татары побоялись тогда прямого столкновения и отошли.

Осенью 1587-го и весной 1588 года Дмитрий Иванович выходит с войсками для обороны южнорусских земель в высоких воеводских чинах. На него то и дело «бьют челом» иные служилые аристократы, добиваясь местнического суда. Наконец, в марте 1588 года он сам в ярости обвиняет князя Кашина в «бесчестии». Тот сидел воеводой в Новосильской крепости и жаловался, что-де родовая честь ему не велит подчиняться Хворостинину — одному из двух главных воевод в оборонительном корпусе на юге России[294]… Несмотря на челобитья недоброжелателей положение Хворостинина при дворе остается прочным. В октябре и ноябре того же года царь Федор Иванович приглашает его к себе на почетный пир, и это знак большого благоволения государя к полководцу.

А весной 1589 года воеводу опять отправляют на юг.

Таким образом, с 1585 по 1589 год Дмитрий Иванович постоянно занимается одним делом: налаживанием надежной охраны городов, поставленных в лесостепной полосе России, на беспокойных южных рубежах. За это время ни крымцы, ни ногайцы ни разу не смогли прорваться к центральным областям или даже создать серьезную угрозу прорыва.

Россия жила в те годы предчувствием новых больших войн с западными соседями. Большого столкновения с Речью Посполитой — Польско-Литовским государством в Москве не хотели. Конфликт с нею вновь привел бы к затяжной и тяжелой борьбе: пересечение самых прямых интересов двух великих держав Восточной Европы на границе между русским Смоленском и литовским Полоцком неизменно наполняло войны между ними невиданным ожесточением и упорством. В Шведском королевстве видели менее серьезного противника. Да и не была конфигурация восточных рубежей жизненно важной проблемой для Стокгольма. Проблема состояла в том, что шведской короной владел Юхан III, а польской… его сын Сигизмунд III. И отец ждал от своего отпрыска широкой военной поддержки. А сын мог запросить таковую у отца — в случае серьезных осложнений с Московским государством.