Каста мимов - Саманта Шеннон

Юная ирландка покосилась на Винн, а после с любопытством взглянула на меня.

– Ты тоже видела восстания?

– Éire go brách![9]– легко откликнулась я на родном языке.

После затяжного молчания Винн приняла решение.

– Вы, двое! Отпустите ее. – (Примитивы безропотно подчинились.) – Верн, отведи гостью в док Святого Спасителя, пока ее не хватился охранник.

– Ты позволишь ей встретиться с Челси? – ахнула моя конвоирша.

– Ненадолго, и под присмотром Верна, – отчеканила Винн. – Она здесь с позволения Потустороннего совета. Не будем навлекать на себя гнев Синдиката; чего доброго, спалят здесь все дотла вместе с нами.

– Верните мое оружие, – потребовала я.

– Заберешь на обратном пути.

Окинув толпу суровым взглядом, здоровяк потащил меня прочь от «Корабля».

– Правильно, Верн, уведи эту шваль подальше. И не возвращайся, синдикатская подстилка! – надрывался старик на балконе.

Верн шагал быстро, не обращая на меня ни малейшего внимания. Зловоние помойки сменилось запахом тухлой воды, гнилых яиц и фосфора. Из сарая слезящимися глазами на нас таращился мужчина в жутких, потерявших всякий цвет лохмотьях. С его пальцев капала кровь.

Едва мы повернули за угол, я резко высвободилась:

– Слушай, я никуда не уйду, пока не увижусь с Рот-до-Ушей!

– Она сейчас в доке Спасителя. Туда мы и направляемся. Так что встретитесь, но только при мне, – пообещал Верн. – Кстати, к ней уже приходили.

Я застыла как вкопанная.

– Приходили? Кто?

– Без понятия. Сказали, хотят обеспечить ее безопасность перед битвой. А кто – за маской и не разберешь. Первый официальный визит после Злой Леди. Лично пожаловала; правда, увела много…

Не дослушав, я стрелой помчалась вперед.

– Эй, стой! – пустился за мной Верн. – Ты же не знаешь дороги.

– Когда это было?

– С полчаса назад.

Она здесь. Аббатиса.

Я неслась по улицам, лавируя между развешенным бельем и перепрыгивая через покосившиеся заборы, пока не уткнулась в грязную кирпичную стену с надписью «Док Святого Спасителя». У причала в оливково-зеленой воде покачивались полусгнившие рыбацкие лодки. Знакомый пейзаж – его я видела в лабиринте у Рот-до-Ушей.

Вдоль берега, заваленного пластиковыми бутылками, бродили водосточники. При виде меня они испуганно встрепенулись.

– Эй, вы! Где Рот-до-Ушей?

Женщина указала на ветхое двухэтажное строение с голубой дверью и облупившейся краской. Стучать я не стала – дверь едва держалась на старых петлях.

В нос ударили новые запахи. Сапоги по самые голенища ушли под воду. Вокруг плавали пустые бутылки и прочий хлам, принесенный прибоем. Под ногами слой тины.

– Рот-до-Ушей! – позвала я, подбираясь к хлипкой лестнице. – Рот-до-Ушей, ты здесь?

Тишина.

По спине пробежал холодок. В здании отчетливо ощущался лабиринт, слабый и угасающий. Выхватив из сапога складной нож, я бросилась наверх. На середине пути гнилая ступенька вдруг проломилась, увлекая меня вниз. Часть лестницы рухнула в воду.

Стиснув зубы, я вылезла из пролома и двинулась вперед. Рана на плече горела огнем. С потолка на голову капала вода. Верхняя площадка вела в длинный коридор. Идти приходилось осторожно: дом дышал на ладан, любой неверный шаг – и все обвалится к чертям.

Внизу, у обломков лестницы, чертыхался Верн.

– Не переживай, я разыщу ее.

– Даже не вздумай! – заорал он в ответ. – Здесь есть другой вход. Сейчас обойду.

Верн выбежал на улицу.

Держась руками за стены, я добралась до двери в конце коридора, за которой тускло маячил лабиринт, и решительно распахнула ее. Внутри было темно, рассохшиеся ставни плотно закрыты. На обшарпанном комоде горели две красные свечи. А на полу, в луже крови, распростерлась Рот-до-Ушей.

Я упала на колени и бережно приподняла законную владычицу Синдиката. Ее одежда насквозь пропиталась кровью, но Рот-до-Ушей была еще жива. На веках и щеках зияли уже знакомые порезы в форме буквы «V». Правая ладонь прижата к бедру, пальцы комкают алый платок.

– Странница, – еле слышно прошелестела она, – скорее… Ты еще успеешь их поймать…

Первым моим желанием было броситься в погоню. От окраины гетто быстро-быстро удалялся чужой лабиринт. Логика советовала догнать его, но какой смысл? И так все понятно. Стоило увидеть испуганное, залитое кровью и слезами лицо, как ноги словно приросли к полу.

– Нет, – тихо ответила я. – Мне известно, кто это сделал.

Кожа умирающей была ледяной, словно ее уже коснулось дыхание смерти. Рука слабо потянулась ко мне, и я нежно сжала тонкие пальцы. Фантом затравленным зверем бился в лабиринте, посылая сигналы тревоги. Живот напоминал кровавое месиво. На Рот-до-Ушей была та же одежда, что и в ночь убийства Гектора, когда мы с ней столкнулись на рынке.

Загромыхали шаги на лестнице, дом устоял лишь чудом. В следующую секунду в комнату ввалился Верн и с перекошенным от ярости лицом замер на пороге:

– Челси!

Та подняла глаза, но мою руку не выпустила:

– Это не она, Верн.

Тот побелел как полотно и замолчал.

– Странница, они… они убили Гектора. Передай Иви, что я ее не выдавала… не моя вина. Я доверяла ему. Она была… всем. Пусть сделает по совести. – По окровавленной щеке скатилась слеза.

– Почему убили Гектора? – мягко спросила я. – Что он такого узнал?

– Про «Ветошь»… и про тех… – Она сдавила мне пальцы так, что захрустели кости. – Стал слишком жадным. Я говорила ему… Предупреждала…

Слезы градом катились по ее лицу, окровавленная ладонь держала меня мертвой хваткой. Нас роднило многое: возраст, статус, отчаянная ситуация. Мне уже пришлось наблюдать, как умирает Лисс, и вот опять…

– На мне столько грехов, – шептала Рот-до-Ушей.

Я ласково погладила ее по волосам:

– Не волнуйся. Эфир всегда примет нас, невзирая ни на что. – Я взглянула в затухающие глаза. – Скажи, чем они занимались? Как их остановить?

Натужный хрип.

– Серый… серый рынок. – Она была на последнем издыхании. – Старьевщик и Аббатиса… заодно… продают нас… – Эфир задрожал, когда серебряная пуповина рассыпалась на части. – Татуировка. У нее на предплечье… видела…

Рот-до-Ушей обмякла и замолчала. Серебряная пуповина с легким хрустом отделилась от бренного тела, и оно мертвым грузом повисло на моих руках.

Верн бросился к покойнице, пощупал пульс. Я не шелохнулась под бременем невероятной информации.