Блуждающий Трактир - pirateaba

— Прости. Это запрещено, но это было всё, что я могла сделать. Такое нельзя обратить. Я могу…

Она снова слышала их крики. Женева покачала головой.

— Это неважно.

— Что?

Она заставила свои ноги идти. Они двигались неохотно, но всё же двигались. Спотыкаясь, Женева направилась к повозкам. Солдаты в шоке пялились на неё, но Женева схватила столько зелий, сколько смогла унести.

— Пойдёмте.

Она вышла на поле боя, оставив позади Трисса и мёртвого кентавра. Воздух был горячим. Насекомые ползали по живым и мёртвым, а воздух раскалывали крики. Женева бежала с зельем в руке, стараясь не обращать внимания на агонию собственного тела и вой в голове. Люди звали её по имени, и она бежала к ним, исцеляя их раны. Но этого никогда не было достаточно. Женева слышала крики в своей голове. Ещё одного. Она переворачивала тела, смотрела на стрелы, нащупывала пульс.

Ещё одного. Должна спасти ещё одного. С ней говорил голос, и кто-то пытался заставить её отдохнуть. Женева игнорировала это. Ещё одного. Она должна найти…

Ещё одного. Но каждое лицо, которое она переворачивала, было пустым и неподвижным. Женева бежала дальше. Она так устала. Ей нужно поспать.

[Врач] медленно упала на колени. Грязь и кровь смешивались вместе, когда она упала в них. Женева смотрела вперёд, выискивая тела, но теперь она больше не могла двигаться. Её глаза медленно закрылись.

Девушка неподвижно лежала на земле. Вокруг неё бегали солдаты, ухаживая за ранеными. Женева спала. В кои-то веки она не слышала криков.

Это было приятно.

Тихо.

Она спала, пока селфид в её теле заставил её дойти до безопасного места и лечь. В джунглях компания Магического Молота отступила и уступила права на шахту компании Горящего Марша. Раверианские Бойцы восстановили свои разбитые батальоны, и наступил мир.

Мир в одном маленьком месте. Но Балерос истекал кровью, и она текла по джунглям, питая насекомых. Война была всегда. Война, и ещё раз война. Но от солдата к солдату распространялись слухи. Наёмники путешествовали, и слухи летали, как птицы. Они говорили о красном кресте и о классе, который спасает жизни, а не забирает их. Они рассказывали легенды, за которые солдаты цеплялись в надежде, когда шли на войну или лежали при смерти. Солдаты говорили о женщине, которая могла спасать жизни, о месте, которое не принимало ничью сторону. Они рассказывали истории о ней. Целительнице, спасительнице.

О [Враче].

3.06 Л

Паун знал, что после выхода из трактира ему придётся вернуться в Улей. Он это понимал. Но еда, которую дала ему Лионетта, немного не понравилась его желудку. Наверное, дело было в яйцах. Антиниумы обычно не страдали пищевыми отравлениями, но это не означало, что им не может стать плохо.

Поэтому Паун решил, что, прежде чем вернуться в Улей и поговорить с Ревелантором Клбкчем, ему стоит немного прогуляться по городу. Поэтому шаги его замедлились, и Паун не спеша направился по не основным улицам: заглядывал в переулки, в которые раньше не заходил, и любовался видами. Он делал это только ради того, чтобы дать желудку справиться с проблемой, но на самом деле осмотреться в городе было очень важно. Паун столько всего мог пропустить, если бы торопился!

Например, разве он когда-нибудь по-настоящему ценил чудеса того, как стоящий на обочине улицы дрейк переворачивает гамбургеры и зазывает потенциальных клиентов? Ажиотаж вокруг новой еды пронёсся по городу и угас… теперь разумные с такой же вероятностью могли пойти в это время суток к другим киоскам с горячей едой. И всё же в том, как желтый дрейк переворачивал шкворчащие котлетки было что-то изящное.

Паун вдохнул аромат вместе с хрустяще свежим зимним воздухом. Да, верхний мир был не таким привычным, как Улей, но в нём была красота, которой он никогда не видел внизу. Почему никто никогда её не ценил? Почему он не ценил? Но Паун осознал, что, когда он был безымянным Рабочим, он ни разу не останавливался, чтобы посмотреть на звёзды.

Антиниум посмотрел вверх. Небо было тёмным… пасмурным.

— Ах.

Через мгновение Паун пошёл дальше. Он шёл боковыми переулками, обходными путями… он не опасался, что его ограбят, и, в самом деле, одинокая затаившаяся фигура, которую он встретил в более неприветливой части города, отступила, увидев приближающегося Пауна. Ни один грабитель не хотел вызывать гнев антиниумов, да и в городе, где жили антиниумы, преступность в любом случае была не слишком выгодна. То, как Солдат антиниумов вышибает деревянную дверь, в то время как десять других вырываются из-под земли, имело тенденцию отпугивать воров и грабителей.

Возможно, Пауну всё же стоит поискать преступников. Разве это не полезное занятие? Он мог бы преследовать воров, может быть бить их. Или просто выносить устные предупреждения?

Паун вздохнул. Он знал, чем занимался. Он оттягивал, избегал того, что должен сделать. Это был первый раз в его жизни, когда он делал нечто подобное. Это было не самое приятное чувство: он знал, что должен действовать, но был пойман в нерешительности, сдерживая себя. Нет, это было совсем не комфортно. Но он всё ещё колебался. Он не хотел говорить с Ревелантором Клбкчем.

Потому что он боялся.

А когда он вообще до этого испытывал страх? По сути… никогда. Возможно, только однажды. Паун помнил, как боялся, когда Ксмвр пришел за ним и допрашивал его. Тогда он был в ужасе. И он боялся, когда услышал, что нежить напала на Лискор, и опасался за жизнь Эрин.

Дважды. Но помимо этого? А когда он был простым Рабочим?

Нет. Никогда. Паун не ведал страха. Он вообще ничего не ведал. Он был просто инструментом. Но теперь он чувствовал, и то, что он ощущал, было страхом.

Ему не нравился Клбкч. Паун знал, что бывший Прогнугатор пользовался симпатией даже у обычно враждебно настроенных жителей города. У него были друзья среди Стражи, и он был знакомым лицом, хотя все антиниумы выглядели одинаково. Паун видел Прогнугатора… каждый член Улья в какой-то момент его видел. Прогнугатор был стар, намного старше всех, кроме Королевы; он командовал ими в бою и наблюдал за их работой. Он также убивал Аберраций. Он был известен, но Паун знал о нём только одно: Клбкч, похоже, не любил никого из Рабочих и Солдат.

Королева любила. Они были её творениями, её детьми, в конце концов. Паун стоял перед ней однажды, и хотя она