Реаниматор культового кино - Дмитрий Мишенин

Д.М.: Это нормально! (Смеется.)

О.Т.: А Авербах, наоборот, настаивал: «Давай, давай, попробуй!» Эти отношения для меня самые важные. И Эмилю Владимировичу Лотяну я очень благодарен за то, что он меня взял на курсы. Но там общение сложилось, скорее, подсознательное, эмоциональное, дистанционное какое-то. Виртуальное, если угодно. А с Авербахом у нас были очень интересные разговоры, споры. Мы даже ругались. И, в конце концов, наша история закончилась тем, что он предложил мне быть сопостановщиком на фильме «Белая гвардия». Это фильм, который он не сумел снять, поскольку умер. После фильма «Голос»[74] Госкино разрешило ему снимать фильм по роману «Белая гвардия»[75], о чем он мечтал всю жизнь. И вдруг он делает мне предложение быть сопостановщиком. Видимо, после моей курсовой работы, фильма «Сон». А я отказался, сказал: «Извините, я должен доснять «Господин оформитель», поэтому не могу принять ваше предложение, но мне очень приятно»… И тут он умер, и его фильм не состоялся…

Д.М.: А ведь можно было его тогда доделать, если бы вы были вторым режиссером.

О.Т.: Не знаю. В общем, была очень странная история. Я с особым вниманием отношусь к Авербаху. У меня в жизни вообще много таких людей, которые странным образом появлялись рядом и играли какую-то очень принципиальную, ключевую роль в моей жизни, совершенно не будучи со мной никак связаны. Просто вот судьба свела, и все. «Бамс!» – круг замкнулся, искра пробежала, и жизнь дала поворот.

Д.М.: Вы же видели какие-то фильмы Авербаха к тому времени?

О.Т.: Да, разумеется, я их смотрел. Я уважал его как старшего товарища, как большого профессионала и как очень мощного художника. В тот момент он был для меня авторитетом, безусловно.

Д.М.: А что именно нравилось вам в то время в его фильмах?

О.Т.: Начистоту? Они мне были чужды, эти фильмы. Можно сказать, они мне вовсе не нравились. Хотя тогда я так ему не мог сказать, конечно. Я их смотрел, и это было настоящее, взрослое кино. Пожалуй, все, что я могу о них сказать. Но я не был поклонником его творчества – мне было интересно общаться с ним самим.

Д.М.: А к Эмилю Лотяну вы через кого попали? Это Авербах как-то помог? Была от него какая-то протекция?

О.Т.: Не знаю. Думаю, что нет.

Д.М.: А как вы попали на Высшие режиссерские курсы, минуя ВГИК?

О.Т.: Во ВГИКе мне сказали: «Дай денег – мы тебя возьмем». Такое было условие. Это первое. Там два условия было…

Д.М.: Взятка?! Подождите! То есть не просто оплатить место на коммерческом направлении, тогда ведь не было коммерческих курсов, а именно взятка?! Прямая взятка?! (Смеется.)

О.Т.: Да…

Д.М.: За взятку можно было поступить во ВГИК? И они прямо так и сказали?! Об этом разве можно сказать?! (Смеется.)

О.Т.: Да пожалуйста! Мне внятно дали понять это. (Смеется.)

Д.М.: Серьезно?! Так раньше делалось?

О.Т.: Ну конечно! Там не прямо сказали: «Дай столько-то денег, в таком-то конверте, такими-то купюрами»…Такого, разумеется, не говорили. (Смеется.) Но это был прямой текст, достаточно прямой, если ты понимаешь, что тебе собеседник говорит. Было два условия. Первое – не надо брать Гоголя (а я уже тогда брал в разработку «Портрет» Гоголя), это не наш автор, можно взять нормального современного героя, то есть нужно снимать социально-ответственное кино. И второе – «надо немножко денег дать, и все нормально будет, парень!»(Смеется.) Естественно, что я не понял и ушел. Внутренне не понял и не согласился. Подумал, что, наверное, это не моя дорога. Тут Авербах появляется и говорит: «А что это ты?.. Тут идет набор на высшие курсы, давай, вперед!». Он как раз отвечал за набор на эти курсы. А там работает система – я не знаю, как сейчас, а тогда это была достаточно жесткая разнарядка. То есть сначала, чтобы попасть в Москву, нужно было пройти конкурс на местах. Все творческие союзы – казахские, к примеру, союзы кинематографистов или литовские и так далее – все проводили у себя внутренние союзные конкурсы и делегировали в Москву уже на общий конкурс какое-то количество кандидатов – два-три.

Д.М.: Любой человек с высшим образованием мог попасть на эти курсы?

О.Т.: Любой, но он должен был подать заявку в свой местный союз.

Д.М.: Вообще любой, не обязательно творческой специальности?

О.Т.: Любой человек с высшим образованием должен был прийти в Союз кинематографистов по месту прописки и сказать: «Я хочу!». (Смеется.) Ему бы сказали: «Подавайте документы». Вот и все.

Д.М.: То есть даже математик, например, мог пойти на режиссера?

О.Т.: Конечно! Вот Авербах, как и я, эти курсы заканчивал. Он ведь был врачом по профессии.

Д.М.: Так он не был вгиковцем?

О.Т.: Нет. Он окончил режиссерские курсы. И Глеб Панфилов эти курсы заканчивал.

Д.М.: То есть многие мэтры, получается, не из ВГИКа выпустились, а именно с Высших режиссерских курсов?

О.Т.: Да. Там есть свои плюсы и минусы. Во ВГИКе тоже свои плюсы и минусы. ВГИК больше внимания уделял ремеслу. А здесь больше значения придавали возможности раскрыть какой-то неожиданный ракурс.

Д.М.: Мне кажется, там больше творчеству уделяли внимания. Нет?

О.Т.: Упрощая, можно и так сказать. Хотя здесь есть «но», и это «но» принципиально заключается в том, что уделяя внимание творчеству, давали слишком много теории, абсолютно оторванной от реальности. И, в общем, по существу, очень многие вещи просто пропадали втуне. Ну и что, что я творческий человек, если я, извините, не владею инструментарием?

Д.М.: То есть многие в никуда уходили потом, как я понимаю.

О.Т.: Да. Зато во ВГИКе давали хорошую школу.

Д.М.: Олег… тоже масса ушла в никуда.

ОТ: Да, соглашусь. Это был такой странный гибрид. Но если бы совместить и то, и то – получилось бы отлично. Но поскольку я был музыкантом до этого, я знаю, как это можно совместить. В Ленинградской консерватории это совмещали. С одной стороны, там давали потрясающую школу, а с другой потихонечку выводили человека на тот уровень, когда он уже мог самостоятельно мыслить. Да, не сразу. Сначала, грубо говоря, он за водкой бегал несколько лет, потом кожи замачивал, ну, как раньше, а потом уже ему говорили: «Давай теперь сам».

Д.М.: Что такое «кожи замачивал»?

О.Т.: Это я шучу. В том смысле, что студент был как подмастерье. Давали сапожнику подмастерье – сначала тот год за водкой бегает, потом кожи мочит, потом точит какие-то инструменты. Он все это проходит, овладевает потихонечку всеми элементами, а потом ему помогают научиться собирать эти элементы. А когда он отработал все элементы и начинает это собирать, вот тут ему начинают говорить уже, каким образом, каким языком говорить о мировоззрении, о концепции, о форме. Консерватория – это был великолепный пример.