Родина - Фернандо Арамбуру

Конечно, Биттори позвонила. Не успел колокол пробить в десятый раз. И Мирен, которая была в ванной и накручивала волосы на бигуди, кинулась к телефону, настроенная весьма решительно – разорвать с подругой все отношения.

– Слушаю.

– Мирен, это я. Ты уже?..

Едва услышав/узнав ее голос, Мирен повесила трубку. Вот ведь нахалка! Мой сын рискует жизнью, борясь за свободу Страны басков, а эти все никак не угомонятся, все наживаются на чужом труде. Ладно, что посеешь, то и пожнешь. И, продолжая ворчать себе что-то под нос, Мирен вернулась в ванную и снова взялась за бигуди.

Потом она какое-то время не встречала бывшую подругу. Сколько дней? Немало, не меньше двух недель. Интересно, Биттори хоть иногда выходит из дому? Его-то самого Мирен однажды видела, правда, издалека, когда он выезжал на машине с той улицы, где находится их гараж.

О бывшей подруге Мирен знала только то, что рассказала Хуани. Что именно? Ну, что однажды та внаглую зашла в мясную лавку. Постояла в очереди, что-то попросила. Хуани ей сказала: у нас этого нет. Биттори попросила что-то другое, теперь уж не помню, что именно. Хуани опять: нет у нас этого. Тогда она, гордо выпрямившись, прямо как настоящая сеньора, говорит: тогда отрежь мне двести граммов вот этой йоркской ветчины, – и ткнула пальцем в кусок, а Хуани бросила на нее такой взгляд, каким можно дырку в стене просверлить, и говорит: для тебя у нас ничего нет.

Сама Мирен только один раз видела ее на улице. Совсем мельком, пару секунд, не больше. Тогда Мирен по чистой случайности столкнулась со священником. Ну как, есть новости от Хосе Мари? Нет, все только ждем. Ложь. К тому дню Пачи уже передал им пару писем, но предупредил, чтобы они об этом помалкивали.

Итак, Мирен разговаривала с доном Серапио, тот, как всегда, задал ей кучу вопросов. И тут Мирен заметила ее – поверх плеча священника. Биттори шла прямо к ним с той же самой старой и потертой сумкой в руках, которую по субботам обычно брала с собой в Сан-Себастьян. Вокруг глаз черные круги.

Денег куры не клюют, а сумка как у нищенки. Очень уж эта Биттори прижимистая. Мирен быстренько встала сбоку от дона Серапио и таким образом повернулась спиной к приближающейся Биттори. Мирен со священником занимали почти весь тротуар. Той, другой, пришлось – вот тебе, получай! – сойти на проезжую часть, чтобы обойти их. Ни она с ними не поздоровалась, ни они с ней. Ни она на них не посмотрела, ни они на нее. И тотчас Мирен опять встала туда же, где стояла прежде – лицом к лицу со священником.

Дон Серапио, помолчав несколько секунд:

– Вы что, даже не разговариваете?

– Я? С этой? Еще чего!

– Ради их же собственного блага им лучше было бы уехать из поселка.

– Так ступайте и скажите им, потому что, как мне кажется, они никак не желают этого понять.

А вот Хошиан и в самом деле один раз тайком поговорил с Чато. Он поджидал его неподалеку от гаража. Когда? Вечером после ужина Хошиан под тем предлогом, что хочет вынести мусор, отправился ему навстречу. У Хошиана на совести лежал тяжкий груз, от которого надо было освободиться. Он уже пытался сделать это раньше – слегка шевелил бровями в знак приветствия, когда сталкивался с Чато. И вот теперь ему вдруг вздумалось вынести на улицу пакет с мусором, хотя обычно это делал Горка.

С некоторых пор Чато старался возвращаться с работы в разное время. Видно, из осторожности. Хошиан решил подловить его на той темной улице, где у Чато был гараж. И наконец наступил вечер, когда он его дождался.

– Это я.

– Ну и что тебе надо?

У Хошиана дрожали руки, дрожал голос. К тому же он непрестанно озирался по сторонам, словно боялся, что кто-нибудь заметит, как он разговаривает с Чато.

– Ничего. Хотел только сказать тебе, что очень сожалею, что не могу даже здороваться с тобой, потому что это обернется для меня серьезными проблемами. Но если мы когда встретимся на улице, ты знай, что мысленно я с тобой здороваюсь.

– А тебе никогда не говорили, что ты трус?

– Я сам себе это то и дело говорю. Да что толку! Могу я тебя обнять? Тут нас никто не увидит.

– Лучше подожди, пока решишься на это при свете дня.

– Если бы я мог помочь тебе, то клянусь…

– Не беспокойся. Мне достаточно твоих мысленных приветов.

Чато пошел дальше уверенной походкой, его расплывчатый силуэт был виден в тусклом свете фонаря. Хошиан подождал, пока бывший друг завернет за угол, и двинулся в сторону своего дома. Больше им встретиться с глазу на глаз уже никогда не довелось.

Чато шагал, сунув руку в карман брюк. Вскоре он дошел точно до того места, где дождливым днем, который стремительно приближался, один из боевиков ЭТА лишит его жизни.

Рассказывают, уверяют, и так было написано в газетах, что его нашел пастух. Пастух гнал своих овец через выжженные солнцем поля в провинции Бургос, и там лежал разложившийся и наполовину обглоданный зверьем труп.

Как заявил пастух гвардейцам, рядом с трупом лежал пистолет. Министр внутренних дел счел это обстоятельство достаточным, чтобы утверждать, будто речь идет о самоубийстве. Тип оружия указывал на связь погибшего с ЭТА.

В его кармане гвардейцы обнаружили удостоверение личности на чужое имя. Вечером в теленовостях показали фотографию. В поселке все и сразу его узнали.

Пачи в личной беседе сообщил Хуани и Хосечо, что организация уже давно не имела никаких сведений о Хокине.

– Вы должны приготовиться к самому худшему.

Гроб привезли накрытым баскским национальным флагом. Дождь и зонты. “Полицейские – убийцы!” – хором скандировали на улице сотни глоток. Хокину устроили многолюдные похороны, собравшиеся пели песни, подняв вверх сжатый кулак, и обещали отомстить. Потом его похоронили. А летом во время местных праздников огромный портрет Хокина висел на балконе мэрии.

Его родители были раздавлены горем. Мясная лавка несколько дней была закрыта. Но если Хуани мало-помалу стала приходить в себя, загоняя боль внутрь, а утешение искала в молитве, то Хосечо погрузился в глубокую депрессию. Так, во всяком случае, говорили люди. Кто именно? Их соседи. А также Хуани, которая в те дни пару раз заглядывала к Мирен, чтобы выплакаться. Она рассказала, что Хосечо постоянно молчит, часами лежит в постели и нет никакой возможности заставить его подняться.

Они договорились/решили, что Хошиану надо пойти навестить Хосечо, побеседовать с ним, и кто знает, может, мужской разговор поможет ему встряхнуться.

Хошиан, вернувшись вечером домой:

– Ты уже раз посылала меня к нему, и для меня это была сущая пытка.

Он брюзжал, шипел, чертыхался. Вздорные бабы – пристали как банный лист, лезут куда их не просят. А Мирен, распахнув окно настежь, с самым невозмутимым видом продолжала обваливать в сухарях и жарить рыбу. Она не перебивала его, словно дожидаясь, когда в часах закончится завод.