Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача - выжить! - Борис Горбачевский

Но вот на Доме правительства взвились красные флаги! Люди бросились к нам! Объятия! Слезы радости! Появился самогон, нам подносили скромные угощения, целовали, благодарили. Со всех сторон партизаны вели пленных немцев, кое-кто из них успел переодеться в гражданскую одежду, партизаны потешались: «Чуть не упустили гадов! Не признали с первого взгляда!»

Вслед за танкистами в город ворвался передовой отряд дивизии — механизированная пехота на «студебеккерах». Оставив машины, солдаты принялись выкуривать немцев из домов, подвалов, сараев. К середине дня батальон добрался до Дома правительства и Дома Красной Армии — самых высоких зданий в городе. Оба здания немцы заминировали и подготовили к взрыву. Подпольщики помогали саперам пробираться в полуподвальные помещения, чтобы перерезать провода к взрывчатке. На верхних этажах освобожденных от немцев зданий заиграли на ветру красные флаги, — я вручил их солдатам перед началом наступления. А к концу дня над многими домами появились и самодельные флаги — их вывешивали уцелевшие горожане.

Мы прошли через весь Минск к месту сбора и остановились в ближайшей деревне. Умывшись и поев, измученные солдаты валились на траву. Комдив Полевик строго приказал: «До утра не трогать никого!»

Мобильный батальон

В рамках продолжавшейся операции «Багратион» командарм приказал сформировать мобильный батальон численностью в двести человек, как следует вооружить его и без задержки отправить к Неману. Батальону надлежало, не вступая в бои, выйти к реке и форсировать ее. Задача операции: захватить плацдарм на правом берегу и обеспечить переправу всей дивизии. Готовность к выступлению: 5 июля. 5.00.

Командовать «мобильником» — так называли подразделения, посаженные на «студебеккеры», назначили полковника Кудрявцева — он уже имел известный опыт, ранее командуя передовым отрядом.

Командир 673-го полка, которому комдив поручил решить столь важную задачу, сформировал отряд из опытных фронтовиков — в основном это были бойцы 2-го батальона, костяк отряда. Командир 2-го батальона старший лейтенант Захар Дюдин и его замполит лейтенант Георгий Мышинский также вошли в новое подразделение, как и батальонный комсорг лейтенант Паша Берников, опытный, толковый офицер. Политчасть полка включила в отряд и меня.

Вооружили отряд солидно: 15 ручных пулеметов, один станковый, придали три 45-мм орудия, включили снайперов и бронебойщиков. Все бойцы получили автоматы «ППШ». Снабдили нас двумя радиостанциями. Не забыли и о медиках. Выдали пятидневный сухой паек. Машины максимально загрузили боеприпасами, горючим и продуктами.

5 июля, в 5.30 утра, отряд двинулся в путь. Впереди шла машина с комбатом Дюдиным, выполняя роль разведки и боевого охранения. За ней на «виллисе», с радиостанцией и охраной, ехал полковник Кудрявцев, следом остальной караван. Я ехал на замыкающей машине, чтобы видеть всю колонну и сообщать полковнику текущую обстановку.

Машины шли строго по указанному на карте маршруту. Двигались лесными дорогами, стараясь обходить главные трассы, жилые массивы, даже небольшие деревни. Каждых три часа колонна останавливалась на двадцать-тридцать минут для радиосвязи с дивизией и разминки людей. Июльский день длинный, вечера светлые, останавливали машины в полночь, а в пять утра с первыми проблесками рассвета мы уже загружались, и движение возобновлялось.

Следуя правилу быть с рядовыми, я отказался от места в кабине, сидел вместе с бойцами. Справа рядом со мной — Илья Селехов. Илья из крестьянин, служит с сорок первого, бывший пограничник — один спасся из всей погранзаставы. Трижды ранен, награжден орденом Красной Звезды. Сейчас он рассказывает:

— За день или два до начала войны на вражеской стороне — другом берегу Западного Буга — появилась немолодая женщина со стадом гусей, кричит нам: «На вас идет германец!» — а как только к ней подходит немец-дозорный, поворачивается к своему стаду и кричит уже на гусей. Несколько раз прокричала — изо всех сил, чтобы мы получше услышали. Вернувшись, рассказал начальнику заставы и комиссару, мол, так и так. Комиссар засмеялся: «Какая-то сумасшедшая или провокаторша. Товарищ Сталин заверил всех советских людей и армию, что никакой войны с Германией не должно быть, слухи раздувают провокаторы. Немцы — наши лучшие друзья!» В ту ночь застава перестала существовать, и сделали это «наши лучшие друзья»!

— И комиссар погиб? — спросил я.

— И комиссар, и жена его — «Анка-пулеметчица». Как поглядела фильм «Чапаев», так и влюбилась в Анку-пулеметчицу, вот ее так и прозвали. Изучила баба «максим» получше мужа. Села за него в первые минуты боя и в первые же минуты погибла. Разумели мы в сорок первом, как говорится, на авось да небось.

Заговорил Федя Левков, воюет он с сорок второго, дважды ранен, награжден медалью «За отвагу» — спас от взрыва людей и груженную взрывчаткой машину:

— А я с Орловщины, из деревни Старуха — так она называется. Дело наше — жито. Работали от зари до зари, начисляли за трудодень тридцать копеек. Кабы не огородишко да две козы…

Слово о солдате

До войны я ни разу не бывал в деревне и представлял ее в основном по книгам Толстого, Тургенева, Лескова, Чехова — в пределах школьной программы, но то были описания старой, дореволюционной деревни. Впервые о советской деревне я узнал от нашей домработницы, семнадцатилетней Тани. В начале 30-х годов, в период коллективизации и знаменитого страшного голода на Украине, родителей Тани выслали в Сибирь, а ей удалось сбежать из родной деревни. Мы тогда жили на Украине, в Кривом Роге, папа руководил шахтами. Таня пришла к моему отцу, честно все рассказала и попросила взять ее на шахту. Папа привел ее к нам в дом. Я не очень понимал, о чем она говорила, не вникал в новые для себя слова: колхоз, кулак, середняк, бедняк, милиция, ссылка, высылка, трудодень. Мне было тогда всего восемь лет. «Поднятая целина» Шолохова, прочитанная в последнем классе школы, тоже мало что рассказала мне о советской деревне, — кажется, я прочитал ее с закрытыми глазами, ибо произошло это в самую сложную пору моей юности, когда отца упрятали на 28 месяцев в тюрьму.

Впервые я увидел деревню в ноябре 1941 года, когда меня на месяц направили уполномоченным в деревню. Впечатление тогда сложилось тяжелое.

Попав из училища на фронт, а за годы войны я служил на пяти фронтах в четырех дивизиях, я встретил много крестьян в солдатских шинелях — русских, украинцев, белорусов, татар, казахов, узбеков… Эти люди оказали на меня огромное влияние — на мое мироощущение и характер; гораздо большее, чем все командиры и комиссары. От русского мужика я набрался разума — вот уж университет университетов, кладезь жизненной мудрости и благородства.

Крестьянин помог мне глубже понять, почему оказалась такой пустой и нищей наша деревня и чем нынешний крестьянин-колхозник отличается от толстовских героев. Проходя русские и белорусские деревни, я видел в них много горя и, слушая рассказы колхозников — мужчин и женщин, старался найти ответ, понять, почему они простили советской власти все то, что она так безбожно и уродливо сотворила с ними. Простили. И в трудный час, когда родина оказалась на краю гибели, безотказно служили ей. Во имя чего?