Преследуя нас - Кэт Т. Мэйсен

— Кейт, сколько раз мне нужно повторять тебе, что я не эксперт по вагинам? Все это пугает меня, как паранормальная активность.

— Как вагина связана с паранормальной активностью? — мы с Кейт едва сдерживаем смех, — Тем не менее, я не могу игнорировать легкую боль в животе, которую я испытываю, съев еще один буррито. Серьезно, как каждый раз, когда я ем халапеньо.

— Ну, для начала, есть слизь и месячные, — указывает Эрик.

— Ладно, разговор окончен. Мне нужно переодеться, к тому же у меня живот болит от еды, — я встаю и слышу, как Кейт и Эрик задыхаются.

Я быстро оборачиваюсь, оба они бледно-белые с ошеломленными выражениями на лицах.

— Ммм, Ч-Чарли… — Кейт заикается, — Я думаю, у тебя отошли воды.

Эрик вскрикивает: — Видишь! Паранормальная активность!

* * *

Я пытаюсь сосредоточиться на его руке, на тепле, на том, как выглядят его пальцы идеальной формы. Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на то, что они белые, что кровь вытекает из них, когда я сжимаю их, чтобы сохранить жизнь. Мой разум мечется и теряется в своих мыслях, я пытаюсь думать о чем угодно, кроме того, что у меня всего тридцать шесть недель, и этот ребенок скоро родится.

Врачи и медсестры входят и выходят из палаты, их слова не доходят до меня. Лекс, напротив, задает вопросы на своем медицинском жаргоне, и врачи удивляются его знаниям. Когда они уходят, он говорит со мной, но я боюсь слушать. Страх потерять нашего ребенка разрывает меня на части.

— Шарлотта, пожалуйста, посмотри на меня, — умоляет он.

Если я посмотрю, я заплачу. Слезы сидят на краю моих век, готовые вот-вот потечь по лицу.

— Все будет хорошо. Пожалуйста, посмотри на меня.

Я напрягаю все мышцы своего тела, чтобы повернуться к нему лицом. Как только мои глаза встречаются с его глазами, шлюзы открываются. Он притягивает меня в свои объятия, насколько это возможно, чтобы не запутаться в шнурах от аппарата, и целует слезы на моем лице.

— Пожалуйста, выслушай меня.

Я киваю, заставляя себя слушать.

— Ребенок в ягодичном предлежании, но сердцебиение идеальное. У тебя повысилось давление, и если оно не снизится в ближайшие двадцать четыре часа, возможно, придется делать кесарево сечение.

— Разрезать меня? — дрожит мой голос.

— Да, но это всего лишь небольшой разрез, и я буду с вами в операционной. Ты не почувствуешь боли, может быть, только давление.

Я внимательно слушаю, пытаясь уловить хоть немного спокойствия, которое чувствует Лекс.

— Двадцать четыре часа?

— Да. И не волнуйся, я буду здесь все это время, а снаружи тебя ждет целая толпа посетителей, если ты не против.

Я крепче сжимаю его руку, желая насладиться тем, что, вполне возможно, является нашим последним моментом наедине в качестве мужа и жены, прежде чем мы официально станем родителями.

Мои веки тяжелеют. Я с трудом удерживаю их открытыми среди звуков паники вокруг меня. Мое сердце начинает учащенно биться, волна паники сменяется тошнотой. Вдалеке я слышу, как меня зовут, знакомый голос. Я сосредотачиваюсь на этом голосе, что-то в нем есть, что я не могу расшифровать. Я слышу его снова. Теперь я плотно закрываю глаза, и каждая моя частичка пытается сосредоточиться на этом голосе.

— Милая девочка… все будет хорошо… тише, девочка.

Мое тело дергается, и глаза быстро открываются. Голос…

Это моя бабушка.

Лекс выглядит запаниковавшим, и даже несмотря на весь этот хаос в комнате, меня охватывает спокойствие, потому что у меня есть ангел, присматривающий за мной — два ангела. Один, которого слышно, но не видно, и тот, который сидит, держа меня за руку, рядом со мной и с нетерпением ждет.

— Ребенок должен появиться на свет сейчас, Шарлотта. Нам нужно идти в операционную, — мягко говорит Лекс.

Я улыбаюсь, не боясь того, что ждет нас впереди.

Мы в безопасности.

Мы защищены.

Ровно в 2:46 ночи на свет появляется Амелия Грейс Эдвардс. Ее тоненькие крики эхом разносятся по операционной, заставляя всех ликовать. Вокруг меня крутится персонал больницы, медсестра уносит ребенка, пока ее обтирают. Кажется, что прошло несколько часов, когда Лекс подходит ко мне, его лицо светится от гордости, когда он прижимает нашу дочь к моему лицу.

— Поздоровайся с мамой.

Как только ее лицо касается моего, я становлюсь полноценной. Ее драгоценная кожа такая мягкая, когда я провожу губами по ее щекам. Она крошечная и совершенная. Нет других слов, чтобы описать ее.

С затуманенным взором я смотрю на Лекса. По его лицу скатывается одна слезинка, но ее сглатывает огромная улыбка, поглощающая его.

— Она идеальна… как и ты, — пробормотал он.

— Как и ее папа.

Приходит медсестра и объясняет, что Амелию нужно отвезти в отделение интенсивной терапии, потому что она недоношенная. Я не спорю, как и Лекс. Как только ее забирают, я чувствую потерю. Ладно, Чарли, это твоя материнская сторона. Просто привыкай к этому, потому что жизнь изменилась навсегда.

Дни кажутся размытыми. Я до предела измотана и изо всех сил пытаюсь восстановиться. К счастью, мое влагалище все еще цело после кесарева сечения и не похоже на помятую лазанью — можете поблагодарить Эрика за эту аналогию, — но я все еще чувствую себя инвалидом.

Мое тело болит, болит в разных местах, и в целом я чувствую себя слабой. Мне требуется день, чтобы встать и самостоятельно пописать. Спасибо Господу за катетер. На второй день я чувствую себя невероятно отвратительно и готовой принять душ.

Такая простая задача, как принятие душа, требует огромных усилий. Мне помогают медсестра и Лекс. Видимо, мои ноги решили, что они больше не могут функционировать.

Когда она оставляет нас, чтобы позаботиться о другой матери, я плачу в объятиях Лекса, подавленная истощением и состоянием своего тела. Усугубляет ситуацию мой страх увидеть рану. Медсестра, к счастью, меняет мне повязки так, что я ничего не вижу, но Лекс, напротив, нависает над ней, на что она, кажется, обижается. Да, ей как-никак шестьдесят, и она невосприимчива к его взглядам, в отличие от конфетных полосатиков, которые носят свои распутные наряды. Клянусь, они навещали меня больше раз, чем любого другого пациента здесь. Возможно, это также стало причиной того, что Рокки навещает меня каждый день, без Никки.

Я хочу сказать, что Амелия — самый воспитанный ребенок в мире, и мы благословлены. Но это не так.

Она не хочет прикладываться. Медсестры дают мне инструкции по грудному вскармливанию, но я, расстроенная, каждый раз плачу. Она кричит по ночам, когда другие дети