Волчьи гонки - Николай Геронин

И вот сейчас, когда Веригин столкнулся с ограблением дома и когда его нервы были напряжены почти до предела, неожиданно что-то щелкнуло в его голове. «Высокий и сутулый». «Захаживает к проституткам».

* * *

Веригин принял решение не отдавать Пи Ту в руки полиции. У него возникли другие планы в отношении этой сорокалетней китаянки, зарабатывавшей на жизнь уборкой помещений у него в доме и в других местах.

Юрий вспомнил рассказ Пи Ту о подпольном борделе в китайском поселке. Она тогда упомянула, что этот бордель регулярно посещает американец. Видимо, хотела показать, что бордель вполне надежный, чистый, раз туда ходит американец. И привлечь тем самым и его туда в расчете получить комиссионные за поставку нового клиента.

— Пи Ту, вы говорили, что салон в вашем поселке время от времени посещает американец. Один и тот же, или разные американцы? — спросил Веригин уборщицу, пылесосившую гостиную.

Китаянка выключила пылесос и заговорила на ломаном английском:

— Приходит американец. Тот же самый. Любить девочек. Мальчики не хотеть.

— Откуда вы знаете, что он американец? Видели документы?

— Паспорт с собой нет. Только деньги, на девочки и такси.

— А, может, это англичанин? Почему именно американец?

— Длинный, спина вот так, — она ссутулилась, — жевать резинка. Американец.

— Понятно, — протянул Веригин, по достоинству оценив безыскусную логику китаянки. — Возможно, на его одежде лейблы американских фирм?

— Одежда обычный. Брюки как у вас. — При этих словах Пи Ту Веригин невольно вздрогнул. — И носить батик.[22]

— Почему все же американец? — переспросил Веригин.

— Жадный. Платит только цена. А богатый китаец дает больше, — привела железобетонные доводы китаянка.

«Жадными бывают не только американцы, — подумал Веригин. — Тем более высокие, сутулые и склонные к адюльтеру».

Бешено заработала интуиция. Нужно положиться на нее!..

— Пи Ту, а вы близко видели американца, разглядели его?

— Близко не видеть. Я не работаю в заведении. Но лицо помнить, — смотреть за несколько метров через щель.

На другой день после разговора с уборщицей Веригин решился на беседу с резидентом, предполагая, что тот с ходу отвергнет его план.

— Иван Христофорович, прошу разрешения запросить из Москвы фотографию Мазуна!

— Это который Мазун? Перебежчик, твой бывший напарник по Токио? Соскучился по нему? — осклабился в недоброй усмешке резидент.

— Тот самый. Но не соскучился, а появились кое-какие мысли.

— Мыслей у тебя, Юрий Петрович, хоть отбавляй! Хорошо бы, чтобы дел было бы столько же!

Веригин проглотил язвительное замечание Христофора Колумба. Главное — не заводиться!.. Важен результат.

— Иван Христофорович, хочу на всякий случай проверить, не объявился ли часом Мазун здесь?

— Есть какие-то улики, наводки?

— Интуиция подсказывает…

— Интуицию к делу не подошьешь! — отрезал резидент. — Зачем нам себя на посмешище выставлять в Центре?

— Давайте пошлем шифротелеграмму от моего имени! Возьму ответственность на себя.

Резидент выдержал паузу. «Разрешить Веригину подписать запрос? Тогда в Москве могут подумать, что он, Сысоев, уже и не полностью контролирует процесс. А, с другой стороны, если потом всплывет, что этот чертов Мазун вынырнул в Куала-Лумпуре, то всех собак повесят на него, резидента. Уж Веригин не упустит случая сообщить, что подозревал присутствие Мазуна в Малайзии, а Сысоев зарубил его инициативу. В конце концов, если Мазун действительно здесь — а такой шанс один на сто, — и они вышли на его след, то все лавры достанутся в целом резидентуре, и в первую очередь ему — резиденту.

Ну, а если Веригин обделается со своим нелепым запросом, то тем лучше. А то больно прыткий! Как бы не подсидел его!.. А ведь до выхода в отставку осталось всего несколько лет. Надо досидеть здесь! И валюта капает, и вообще он тут хозяин положения, даже посол ему не указ. А в Москве засунут перед пенсионом на какую-нибудь завалящую должностёнку…»

— Ладно, валяй, посылай шифровку от своего имени! Для меня дело — важнее всего, — молвил Сысоев, сделав строгое, серьезное выражение лица.

— Спасибо, Иван Христофорович! — искренне поблагодарил Веригин. Чем бы ни руководствовался резидент, самое главное, он дал ход его инициативе.

С ближайшей дипломатической почтой пришел пакет с фотографиями Мазуна. И с его прежнего служебного удостоверения, но увеличенная по размеру фотография, и несколько фото из повседневной жизни в Москве и Токио.

Уборщица приходила три раза в неделю убирать небольшой дом Веригиных, и в среду Юрий не сразу поехал с утра в посольство, а дождался Пи Ту. Повременив с полчаса, чтобы не показать свою крайнюю заинтересованность, Веригин выложил перед китаянкой фотографии Мазуна.

— Это тот самый американец из борделя? — спросил Веригин, раскладывая фото одно рядом с другим на обеденном столе.

Пи Ту по очереди рассмотрела все фотографии. Потом выбрала ту из них, где лицо было крупным планом. Еще раз внимательно вгляделась в изображение на матовой бумаге.

— Это американец из борделя, — наконец произнесла уборщица. — Он! Он! Хотя здесь немного другой лицо.

— В чем отличие? — быстро спросил Веригин.

— Здесь нос — мало-мало вверх, указала Пи Ту на фотографию, а там, — она протянула руку в сторону китайского поселка, — нос прямой. Здесь волосы — назад, там — вбок.

Понятно, ему сделали небольшую пластическую операцию, выпрямив курносый нос, сориентировался Веригин. А прическа теперь на пробор.

— Но это он. Главное — глаза, — пояснила Пи Ту.

— А что с глазами?

— Они у него такие… горячие, — подобрала слово китаянка.

— Горячие? — переспросил Веригин. — Может, колючие, злые?

— Смотрит и прожигает, — вымолвила Пи Ту. — Нет приятности от взгляда.

— Когда американец появится в вашем поселке, дайте мне тут же знать! Если будете помогать мне с американцем, Пи Ту, то я не только не сообщу в полицию о вас как о наводчице грабителей, но и заплачу вам деньги.

Когда Веригин упомянул полицию, Пи Ту невольно вздрогнула. А когда он произнес слово «деньги», глаза китаянки заблестели жадностью и корыстью. Такие, как она, ради наживы готовы почти на все. Но, может быть, бедняков не стоит обвинять в смертных грехах. Они порой бывают в таких ситуациях, которых не пожелаешь даже злейшему врагу. «Не суди, и не судим будешь!»