Избранное - Леонид Караханович Гурунц

Мы были увлечены едой и не заметили, как отворилась дверь и на пороге показался Боюк-киши.

Дед, отодвинув миску, направился навстречу, захлопнул дверь, закрыл ее на засов и только тогда подошел к Боюк-киши.

— Чего явился, кирва? Погибели хочешь? — тревожно прошептал дед.

— Ничего не поделаешь, уста, пришлось рискнуть, — проговорил Боюк-киши.

Мы застыли в тревожном ожидании.

— Беда случилась, — продолжал он. — Мусаватисты решили пустить турок в Нагорный Карабах.

Сраженные этой вестью, мы с Аво бросились к матери. Боюк-киши, чтобы приободрить нас, добавил:

— Не беспокойтесь, Гатыр-Мамед со своими партизанами идет на помощь Шаэну. В горах отсидитесь, пока они с турками справятся.

Дед поднял голову. Никогда мы не видели его таким: лицо серое, на широком лбу глубоко залегли морщины.

Боюк-киши обнял деда за плечи:

— Вода уходит, камни остаются. Много пережили мы с тобой, уста, переживем и это.

Дед наконец вышел из оцепенения:

— Турки, говоришь? И это испытание свалится на наши плечи?

Мать судорожно обхватила меня и Аво, прижалась к нам, сдерживая рыдания.

— Мы не оставим вас в беде. Заранее дадим знать, — пообещал Боюк-киши.

Он отвел деда в сторону. Послышался еле уловимый шепот. Слов нельзя было разобрать, но по суровым лицам говоривших можно было догадаться: дела наши очень плохи.

Сразу вспомнилось все слышанное о зверских расправах, о Сасуне, где турки, согнав в поле женщин и детей, пустили по ним свою конницу.

Я взглянул на вздрагивающие плечи матери и подумал: «Что теперь будет?»

В окно ворвалась пьяная песня. Когда она стихла, дед сказал:

— Спасибо тебе, кирва. Век не забуду твоей милости. Настоящий ты человек! Спасибо! Теперь беги… Постой, я выгляну, нет ли кого, — засуетился он.

Тихо отодвинув засов, дед приоткрыл дверь. В образовавшуюся щель черным вихрем ворвался человек.

Когда он вышел на середину избы, куда доходил слабый отсвет от очага, мы вскрикнули. Это был Карабед.

Увидев Боюк-киши, он усмехнулся, самодовольно потирая руки.

— А я думаю: «Куда это смертник идет?» Оказывается, к другому смертнику. Хороший улов, крупная рыба попалась! — поглядывая то на Боюк-киши, то на деда, радовался Карабед. Затем, как рукой смахнув с лица улыбку, кинул деду: — В такое время с азербайджанцами якшаться? Не простит тебе Тигран-бек этого, голубчик. Уж будь покоен!

Ни живы ни мертвы, мы смотрели на Карабеда. Провались оно, это одутловатое лицо с большими и частыми ямками от оспы, с глазами, налитыми кровью!

Но что это? Темные оспины, будто наполненные черной, застывшей кровью, вдруг порозовели. Лицо Карабеда медленно принимало обычный цвет, как палец, замотанный ниткой, когда его освобождают от перевязки. На нем даже появилась улыбка. Не улыбка, а тысячи улыбок.

Мать стояла у кастрюли и показывала Карабеду целого, нетронутого петушка. Она вертела его в руке, держа за ножку. Из среза выглядывал темный кизиловый фарш.

— Амнистия вышла тебе, старик, сгинь с глаз! Я тебя не встречал, ты — меня, — сказал он деду.

Деда и Боюк-киши только и видели.

Когда дед вернулся, миска стояла пустая, а Карабеда уже не было.

— За цыпленка душу продал. Баш на баш, не продешевил, коробейник! — усмехнулся дед.

IV

Апет по-прежнему развлекал нас сказками с неизменным счастливым концом. Но мы были уже не те. Мы понимали, зачем он их так рассказывает. Жизнь врывалась в этот умиротворяющий мир сказок, опровергала счастливые концы, придуманные Апетом.

— Дедушка Апет, а турки у нас когда-нибудь были? — спросил Мудрый, с доброй лукавинкой подмигнув мне.

Апет нахмурился, неодобрительно посмотрел на Мудрого.

— Нет, не были… то есть были, — поправился он, — но мы им показали дорогу назад. Аван-юзбаши отучил их ходить к нам… А зачем тебе это, мальчик?

— Они убили Даниэла Варужана, — мрачно отозвался Мудрый.

— Цыц ты! Язык распустил! — грозно оборвал Апет. Он покосился на меня. — Не я буду, если это не Оан настроил вас.

— Дед, — утвердительно кивнул я головой.

— Я так и знал! — подхватил Апет, пылая гневом. — Кто еще может так портить головы своим же щенкам, как не этот никчемный старик!

Но вот подошел дед, скосив насмешливые глаза на Апета.

— На чем мы остановились в прошлый раз? — по обыкновению осведомился он и, не дождавшись подсказки, вспомнил сам: — Ах да, юноша собрался в путь…

Мы сгрудились вокруг деда. На этот раз к нам присоединился и Апет.

Это была сказка о том, как чужеземцы обманывали и обсчитывали наш народ. Юноша, отправившийся в далекое и долгое путешествие за семь морей и океанов, вознамерился спасти буквы, которые злые духи спрятали по разным странам, чтоб просветить народ и поднять его против поработителей… Но юноша не осуществил своей мечты. Буквы он от злых духов избавил, собрал, но довезти их уже не успел. Состарился, умер в пути на родину…

Лица ребят погрустнели.

Дед умолк и ударил по кресалу, высекая искру.

— Что ты, Оан, выдумываешь! — сердито сказал Апет, набивая табаком потухшую трубку.

— Ага, — вскричал Сурен, толкнув меня локтем, — не я ли говорил, что дедушка Оан неправильно рассказывает! Юноша вернулся, принес буквы, и мы вместе с вами пишем этими буквами. Так отец рассказывал, — одним духом выпалил он.

— Правильно говорил твой отец, — похвалил Апет.

— И у меня не убыло бы, если бы он вернулся, — отозвался грустно дед, — но так в сказке придумано.

Дым перед головой деда рассеялся, и я увидел на сухом его лице тень раздумья.

— Ну, детки, время не ждет, надо идти работать, — сказал дед, поднимаясь первым.

За ним двинулись и мы. Дед поотстал от нас, пошел с Апетом.

— И ты хорош, Апет, — услышал я дедов голос, — меняешь все концы! У тебя и Мгер Младший не сидит в скале — разгуливает среди нас вволю, и земля под ним тверда. И никакие вартазары не портят нам аппетит.

— Я хочу, чтобы на свете не было зла, — ответил Апет.

*

— Хочешь, я научу тебя склонениям? — однажды предложил мне Каро.

Я оторопел. Уж не намекает ли виноделов сын о моем провале?

Я смотрю на Каро испытующе. На лице ни тени усмешки. Он, наверное, и забыл про тот мой позор.

— Что захочет слепой, как не два глаза и оба зрячие, — ответил я известной поговоркой.

И все же я колебался. А вдруг снова боком выйдет эта моя учеба. Часовой возьмет да снова насолит мне?

— Боишься? — догадался Каро.

— Боюсь, — искренне признался я. — Кто вас, отпрысков богатеев, знает. Вы все будто со злом в обнимку ходите. — После истории с Тиграном, с его злокозненным обманом, я уже не верил ни одному гимназисту, в