Квинканкс. Том 1 - Чарльз Паллисер

— Джонни, как ты думаешь, если мы что-нибудь прихватим, это будет ужасный поступок?

— Ты о чем?

— Она мне еще не заплатила за работу. Если я возьму что-нибудь из сшитого, это покроет долг за последние несколько дней. А можно взять и чуть больше: она мне наверняка недоплачивала.

— Мама! Это же кража!

Она посмотрела так, словно я ее ударил.

— Да, — кивнула она. — Ты прав. — И зарыдала: — Что со мною сделалось? Как только мне в голову пришли такие мысли?

— Тс-с, — шепнул я.

Остановив на мне пугливый взгляд, она в полный голос произнесла:

— Знаешь, временами мне в голову приходят просто ужасные вещи. Не решусь тебе рассказать.

— Разбудишь миссис Избистер, — отчаянно шепнул я.

Тут она словно бы опомнилась и успокоилась.

— Быстрей, — поторопил я ее. — Уже поздно.

Через перекладины ставень просачивался свет (приходилось закрывать их на ночь, потому что занавесок у нас не было), с улицы доносились шаги пешеходов. Мы схватили наши узлы и на цыпочках стали спускаться.

Миссис Избистер все еще похрапывала как еж (любимое выражение Сьюки), и мы с легкостью повторили путь по вонючему дому, который я уже совершил несколькими часами ранее. Я открыл кухонное окно, помог матушке вылезть наружу и подал ей узлы.

Мы благополучно выбрались на промозглый утренний воздух и двинулись к дороге на Бетнал-Грин-роуд, но тут, на второй от нас поперечной улице, загромыхала повозка. На тот случай, если это окажется мистер Избистер, я втянул матушку в ближайший дверной проем, и не зря: в повозке сидел он, злобно сутулясь над вожжами. Сюртук его был в грязи, лицо тоже. Одно веко вспухло и глаз едва глядел, на левом виске красовался большой фиолетовый синяк. Пропустив повозку, я облегченно вздохнул, оттого что не нахожусь больше в его власти.

Я поднял глаза на матушку, ожидая вопросов по поводу его вида, но она молчала, и, когда повозка завернула за угол, мы поспешили вперед.

Нам предстояло пересечь с востока на запад чуть ли не всю столицу, а в карманах имелось всего-навсего восемь пенсов. Нести узлы было тяжело, но, по крайней мере, ночь стояла теплая и спешить не приходилось.

Пока мы медленно одолевали милю за милей, по небу за нами разливался розово-оранжевый рассвет, предвещавший ясную погоду. Мы часто делали передышки, купили на завтрак небольшой каравай хлеба и половину сохранили на потом. Оставшихся четырех пенсов, как я высчитал, должно было хватить, чтобы добраться до мисс Квиллиам, хотя мне не хотелось думать о том, что мы явимся к ней жалкими нищими.

— Мне знакомы эти места, — сказала матушка, когда мы к полудню добрались до Темпл-Бара. — Меня возил сюда ребенком мой отец, когда посещал своего адвоката. — Чуть помолчав, она добавила с горечью: — Как странно тащиться по этой улице нищенкой, когда раньше я видела ее через окошко красивой кареты. Тогда я даже не подозревала о существовании этих переулков. — Она повернулась ко мне: — Ах, Джонни, когда ты меня разбудил, мне снился ужасный кошмар. Мой отец протягивал ко мне руки, и я думала, он мне рад, потому что он вроде бы улыбался, но, подойдя поближе, я увидела, что он весь в крови и рот перекошен гримасой ужасной боли.

Она задрожала, и я спросил:

— Ты продрогла, мама? День обещает быть теплым.

— Как бы горевал отец, если бы увидел нас сейчас, — вздохнула она. — Он возлагал такие надежды на своих наследников.

— Какие надежды? Почему?

Матушка замолчала, но я остался при убеждении, что эти надежды были каким-то образом связаны с кодициллом.

Когда мы миновали Нортумберленд-Хаус в западном конце Стрэнда, матушка снова заговорила о своем отце, упомянув о том, что эти места ей известны, так как его дом располагался поблизости. Но как я ни умолял, она не показала мне улицу, где этот дом находился.

— А мой дедушка меня видел? — спросил я.

— Нет, ты еще не родился, когда он… когда он умер.

— А когда он умер?

— За девять или десять месяцев до этого.

— Отчего он умер?

Сжав мою руку, она порывисто произнесла:

— Не спрашивай. Придет день, и ты узнаешь, обещаю.

Чтобы отвлечь ее, я остановил прохожего — респектабельно одетого молодого клерка — и спросил у него дорогу.

Он явно удивился:

— Орчард-стрит? Да, знаю. Это на Чертовой Лужайке. Матушка посмотрела на меня испуганно, но я отвел взгляд.

— Не скажете ли, как туда добраться? — спросил я.

— Ступайте прямо, потом направо, а дальше — по запаху. Дойдете даже с завязанными глазами.

Я поблагодарил молодого человека, и мы с тяжелым сердцем двинулись дальше.

— Почему он так назвал это место, хотела бы я знать, — уныло проговорила матушка.

Я не отозвался, так как чувствовал, что знаю ответ, и вскоре он сделается слишком очевиден. И я был прав, потому что улицы становились все беднее и обшарпанней, а густая предательская вонь — все заметней.

Чертова Лужайка находилась там, где была в то время западная окраина города — за нею простиралась пустынная, болотистая местность, известная как Ладные Домики, а дальше — заброшенные Четыре Поля. К востоку располагался Вестминстерский дворец и старинное аббатство; тамошние помощник игумена и капитул владели Чертовой Лужайкой с времен, к которым относятся самые ранние исторические записи; на заповедных землях аббатства она и была создана.

Орчард-стрит, до которой мы вскоре добрались, была одной из главных магистралей этой несчастной округи, и хотя в свое время на ней были построены очень красивые дома, уже много лет тут селилась беднота. Разбитые окна были затянуты бумагой или заткнуты соломой, парадные двери отсутствовали, сточные желоба и трубы как попало болтались на стенах, из-под свесов крыш торчали пучки травы, с самих крыш тут и там осыпались шиферные плитки. День Уже клонился к вечеру, но улица выглядела хмурой и брюзгливой, словно накануне загулялась и теперь мучалась похмельем.

47-й номер обветшал чуть меньше, чем соседи. Парадная Дверь стояла открытой, и мы, изучившие уже обычаи бедноты, вошли в темный холл и постучались в первую дверь слева.

Вскоре дверь чуть приоткрылась, и из нее высунулся плохо одетый мужчина.

— Что вам угодно?

— Мы ищем молодую леди, мисс Квиллиам, — сказал я. Дверь захлопнулась, мужчина с кем-то разговаривал. Потом он вновь высунулся в щель и бросил:

— Сзади, третий этаж.

Поднявшись по изношенной лестнице, где не хватало ступеней и шатались перила, мы постучали в указанную дверь, и я с радостью услышал знакомый голос:

— Входите, прошу.