Аскольдова невеста - Елизавета Дворецкая

— Это тебе! — Все с тем же недовольным видом Белотур бросил тряпье на скамью. — От Ехсара. На пир он тебя зовет. Я уж говорил ему, что тебе на люди выйти не в чем, подарил, зараза! Может, больной назовешься?

Дивляна нетерпеливо схватила первое, что попалось под руку. Это оказалась рубаха из малинового шелка, украшенная черной, с золотой нитью тесьмой на вороте, по рукавам и подолу, включая боковые разрезы. Горловина к тому же была обшита голубым шелком и чеканными серебряными бляшками. Застегивалось платье на золоченую пуговицу, пришитую на левом плече. Также на плечах, возле ворота, виднелись еще какие-то петли из золоченой тесьмы — Дивляна не поняла, для чего они. Сюда же, под горловину, был пришит большой прямоугольный кусок желтого плотного шелка, покрытый серебряными мелкими бляшками. Дивляне он чем-то напомнил словенскую завеску, хотя для этого был маловат.

Под платьем лежали узкие портки из ярко-красного тонкого шелка, затканного золотыми узорами, а с ними — маленькая шапочка, сплошь расшитая бронзовыми позолоченными бляшками и бусами. Внутри шапочки оказалось ожерелье из цветных бусин и странных кусочков дерева, каких-то причудливых раковин, которых Дивляна никогда не видела — на тонком ремешке, и каждая бусина или подвеска от соседних отделялась хитро завязанными узлами.

— Э-это все мне? — едва выговорила потрясенная Дивляна.

— Тебе, — сокрушенно вздохнул Белотур. — Щедрый он, князь Ехсар. У жены забрал, что ли? Уж очень ему хочется, чтобы ты к нему на пир пришла, а он на тебя посмотрел наконец. После Ольмы, сгрызи его змеевец, весь Любичевск только о тебе и гудит. Ехсар не хотел в мои дела лезть, но тут и он не стерпел. Да дружина его что ни день терзает: что за девка, о чем речь?

Объяснения почти пропадали даром: Дивляна вертела в руках козарское платье и едва ли слушала — то гладила шелк, то рассматривала бляшки. Понятно, она никогда такого не видела, а какая же девка устоит перед новыми, дорогими тряпками!

— Нет, я не могу… я не хочу идти… — бормотала Дивляна, но Белотур видел, что ее горящие глаза выражают совсем не то, что срывается с губ. — И незачем мне… зачем идти? Чтобы все на меня пялились? Да еще и в этом! Я со стыда сгорю! Что я, с ума слетела — в портки рядиться?

— Здешние так ходят, — напомнила Снегуле, тоже с обалделым видом водя пальцем по золотым узорам.

— Пусть здешние хоть на голове ходят. Я только прикину, — Вне связи с предыдущим Дивляна вдруг сгребла все тряпье в охапку и подняла на Белотура умоляющий взгляд. — Только приложу… любопытно же… у меня никогда…

И она метнулась за занавеску, будто боялась, что воевода все отнимет. Белотур опустил руку на стол и безнадежно склонил к ней голову, но не мог удержаться от усмешки. Девка есть девка, что с ней поделаешь!

Сначала Дивляна хотела примерить только малиновую рубаху. Но торчащий из-под нее вышитый подол словенской исподки смотрелся нелепо и портил весь вид, и была она в этом похожа на копенку. С сомнением скривившись, Дивляна развернула портки, повертела так и этак, будто сомневалась, через какой конец в них влезать. Ну, здешние бабы ходят. И в мужиков не превращаются. И замуж их берут, ничего. Она же не собирается и впрямь идти в этом на пир! Только посмотреть — как на нее все это сядет?

Торопливо стащив малиновую рубаху и свою исподку, Дивляна натянула портки и кое-как справилась с завязками. Потом опять надела рубаху, попыталась застегнуть, но запуталась в петлях и к тому же не поняла, к какой из них надо пристегивать тот желтый кусок, что спереди. Осмотрев себя, она вышла из-за занавески. Белотур, тоже отчасти с любопытством ожидавший ее появления, взглянул на нее и начал было смеяться, но не обидно, и Дивляна засмеялась вместе с ним. Прохладный плотный шелк щекотал кожу, вероятно, полагалась еще нижняя рубаха, но ее князь Ехсар не догадался дать. Да и какая разница, она же не сделает в этом наряде ни шагу за порог избы! Но в козарском платье она стала какой-то другой, и Дивляну охватило приятное волнение. Будто она — не она, а какая-то знатная козарка, дочь кагана!

— Я не знаю, как это застегивать. — Давясь от смеха, она подошла к Белотуру. — Ты знаешь? Покажи.

— Это сюда. — Белотур взял край желтого куска. — Это к плечу пристегивается, а сюда, внутрь, всякие мелкие пожитки кладут, какие при себе носят. Козарки не подпоясываются, и что наши на пояс вешают, они здесь, за пазухой, держат. Только сперва надо ворот застегнуть. Кощ-щей…

Попытавшись застегнуть ей пуговицу на плече, он вдруг втянул в себя воздух и зашипел, как от боли. Но не потому, что оцарапался обо что-нибудь. Рубашка шилась на замужнюю женщину, и разрез горловины, по козарскому обычаю, доставал чуть ли не до пояса. А исподней рубахи под ней не было. Дивляна помнила об этом, но… нарочно забыла. И пальцы Белотура, пытавшиеся поймать пуговицу, попали в разрез и легли на теплую нежную кожу под горлом.

Он замер — убрать руку не было сил. Дивляна стояла не шевелясь, приподняв руки, чтобы ему не мешать. Почти не дыша, Белотур двинул ладонь дальше — туда, куда обычная словенская рубаха никогда никакую руку не пропустила бы, имея слишком маленький для этого вырез. Прямо под пальцами его оказался нежный холмик девичьей груди — небольшой, теплой, упругой. Белотур накрыл ее ладонью, чувствуя, как там, в глубине, бешено колотится сердце. Грудь вздымалась от частого дыхания, а маленькая пуговка соска отвердела.

Мысленно махнув рукой на свое благоразумие, Белотур рывком подтянул к себе Дивляну, поставил между колен, обнял, притиснул к себе и уткнулся лицом в разрез козарской рубахи. Девушка невольно вскрикнула, но не от испуга или гнева, а от острого желания, пронзившего ее в этот миг. Горячие губы скользили по ее груди, борода мягко щекотала кожу, увеличивая ее возбуждение, и она застонала, изогнулась в его руках, обхватила его голову и сильнее прижала к себе. Внутри разлилось мучительное томление, и казалось, ее разорвет насмерть, если оно немедленно не будет утолено…

Белотур резко встал, подхватил ее на руки, будто она вообще ничего не весила, и шагнул к лавке за занавеской. Он мог бы справиться с собой, если бы Дивляна не хотела того же самого, Но, чувствуя явное влечение с ее стороны, он забыл обо всем; Ярила в нем властно толкал немедленно дать этой женщине то, чего она жаждет! А до всех посторонних соображений Яр иле не было ни малейшего дела.

Опустив Дивляну на лавку, Белотур поднял подол ее рубахи и стал нашаривать шелковые шнуры на портках, покрывая жадными поцелуями ее лицо. Дивляна приподняла бедра, чтобы ему было легче избавить ее от этой одежды, совершенно лишней и не нужной женщине! Чувствуя, что сейчас это наконец случится, она постанывала от нетерпения и тянула руки к Белотуру, не в силах дождаться, когда же он справится с проклятыми портками.

Ни она, ни сам Белотур не услышали, как кто-то позвал его. Снегуле пришлось изо всех сил потрясти воеводу за плечо, прежде чем он заметил, что кто-то им мешает, и обернулся.

— Там приехали, тебя ищут! — вытаращив глаза, торопливо воскликнула голядка. — Воевода, прости, но не время! Выйди, из Киева, говорят, люди приехали! Прямо сюда идут!