Письма к утраченной - Иона Грей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чарлз хмыкнул с нетерпением, а скорее с отвращением.
– Делай, как знаешь. Только имей в виду: сегодня жарко. У коляски специально для таких случаев имеется капор. Проследи, чтобы Дэйзи не перегрелась.
Ясно: Стелле пора убираться из кабинета. Она вышла, тихо затворила за собой дверь. После их с Дэном неудавшегося бегства Чарлз потерял интерес к роли любящего мужа. Перестал обращаться к Стелле, когда сам не мог справиться с каким-нибудь делом, предпочитал попросить Аду или доктора Уолша. В приход ему прислали нового помощника, юношу по фамилии не то Оуэн, не то Эван, и скоро тот, практически в прямом смысле, стал его правой рукой.
Августовское солнце казалось раскаленным добела, Стелле жарило макушку, тротуар плавился. Под оборчатым капором коляски Дэйзи хныкала, растягивала ротик, морщила личико… Впрочем, таблетки уже начали действовать, и Стелла не сопоставила это личико с жалобными звуками. Так она добралась до мясной лавки, оставила коляску у крыльца, вошла, встала в очередь. Ада болтала с Этель Коллинз. При появлении Стеллы она смерила ее презрительным взглядом и нарочито отвернулась.
С тех пор как Стеллу уличили в супружеской измене, все разговоры при ней смолкали. Враждебный взгляд и поджатые губы благонравной матери семейства были красноречивее осуждающих слов. Стелла прислонилась к стене у двери. Подумаешь, всеобщее осуждение; зато ей не надо напрягаться, вылавливать фразы из мутного бульона, которым теперь стал ее мозг; вымучивать светскую беседу. В душной лавке жужжали разъевшиеся мухи – одна привязалась к Стелле, норовила сесть на лицо. Запах крови и теплого мяса напомнил о Зефирке, и Стелла вдруг расплакалась.
С головокружением, чуть живая она шагнула из мясной лавки. Муха вылетела следом, пристроилась у виска. Жужжание было неотвязным, наверное, муха запуталась в волосах Стеллы. Стелла затрясла головой. Бесполезно – не отстает. Напротив, жужжит все басовитее, все громче, заполняет мерзкими звуками пространство. Стелла зажала уши руками и ускорила шаг. Она шла, не отрывая взгляда от мостовой, от мелькания собственных туфель. Потом побежала. Она бежала, бежала, бежала, бежала…
Остановил ее взрыв. Земля разверзлась под ногами, всосала воздух лишь для того, чтобы выпустить в виде раскаленного фонтана. Все задрожало вокруг, на миг стало зыбким, будто мир приготовился распасться на куски.
Но нет, мир не распался, выстоял. Грохот угас где-то вдали, и тишину заполнили колокольные звоны и людские крики. Дымовой столб распускался над крышами подобно черному парашюту, но ближайшие к Стелле дома оставались на месте. Стелла огляделась, моргая и щурясь.
Где это она? Улица незнакомая, дым – с той стороны, откуда она пришла. Там воняет и жужжит мухами мясная лавка. Там Стелла оставила Дэйзи.
2011 год
Доброе утро, Дэн. Коротко расскажу, как вчера все прошло в Кингс-Оук. К сожалению, хвастаться особенно нечем. Туда добиралась на автобусе, церковь нашла без проблем. Она точь-в-точь такая, как Вы описывали, – громоздкая, мрачная, из красного кирпича. То есть в этом плане ничего не изменилось. Церковь была закрыта, поэтому я пошла в приходской дом, который находится напротив, через дорогу. Довольно странно было приближаться к дому, где жила Стелла. Я постучалась, мне открыла какая-то женщина, посмотрела на меня как на зачумленную и сообщила, что к церкви никакого отношения не имеет. И правда: там есть табличка «Старый дом священника». А новый – дальше, рядом с актовым залом. На вид – обувная коробка, только с окнами.
От викария толку было мало. Я ему не понравилась, и он не делал попыток это скрыть. По-моему, такое поведение недостойно христианина. Правда, викарий все-таки притащил приходскую книгу и разрешил мне прочесть информацию про Чарлза Торна. Там сказано, что Чарлз Торн служил викарием с июня 1937-го, а новый викарий появился в сентябре 1945-го. Может, у старого зануды и имелись соображения, куда делся Чарлз после 1945 года или как это выяснить, только он мне их озвучивать не стал, хоть я и спрашивала.
Интересная деталь. Список викариев очень подробный, интересующая нас персона фигурирует под двойным именем – Морис Чарлз Торн. Не понимаю, почему он предпочитал имя Чарлз, ведь по всем правилам должен был зваться преподобным Морисом Торном. Наверное, поэтому Вы, Дэн, и не смогли его найти в архивах.
Есть ли прогресс насчет дома? Как вы себя чувствуете? Надеюсь, новое лекарство помогает и не дает таких противных побочных эффектов.
Сегодня я иду в обеденный клуб. Ужасно волнуюсь. В прошлый раз одна леди – Вера, я о ней писала, она помнит Нэнси Прайс и называет ее «та еще штучка» – вытянула из меня, что я хочу стать певицей. И что я пела в пабе, пока не поняла, насколько это дурацкое желание. Так вот, Вера всем об этом объявила, и выяснилось, что у них там есть пианино, в комнате, где они после обеда чай пьют, и одна старушка умеет играть – со всеми вытекающими. В общем, постараюсь отвертеться, только вряд ли получится – похоже, эти старушки, если уж что надумали, от своего не откажутся. А после клуба у меня собеседование – кураторша вакансию подыскала. Не где-нибудь, а в химчистке. Не скажу, что в восторге от этой перспективы, но я ведь толком делать ничего не умею, и на резюме из других организаций никто не отозвался, так что капризы были бы неуместны.
Пожелайте мне удачи!
Библиотека стала почти домом. Джесс привыкла ходить в читальный зал каждое утро – отчасти ради того, чтобы отдохнуть от общежития, но еще и ради переписки с Дэном. Оба не теряли надежды найти Стеллу. В длинном, как трамвай, компьютерном зале у Джесс был любимый компьютер – последний в ряду, возле батареи, у окна. Джесс нравилось, оторвавшись от экрана, окинуть взглядом скверик и скамью, на которой она когда-то ела сосиску в тесте. Как представишь, сколько в ее жизни изменилось всего за несколько недель, так просто голова кругом идет. Прежде чем начались улучшения, пришлось пострадать. Зато теперь жизнь вошла в правильное русло. У Джесс есть жилье, перспективы, независимость, цель. Все хорошо. Только без Уилла Холта ничего бы не было. Джесс очень хотелось поблагодарить своего спасителя. А заодно показаться ему с вымытыми волосами и в нормальной одежде, а не в больничной рубахе.
Она смотрела на газон. Под деревом распустились желтые нарциссы. В школе ко Дню матери Джесс и ее одноклассники делали трехмерные открытки, для длинного рыльца цветка используя фрагменты яичных контейнеров. Джесс, конечно, не задумываясь, дарила свою открытку бабуле. Но вдруг ей вспомнилось, как некая Джейси Рид спросила, почему у Джесс нет мамы. Давняя картинка потрясла отчетливостью: ярко-желтая краска, густая, как яичный желток, наслаждение возить кисточкой по рыльцу картонного нарцисса. «Она меня на хахаля сменяла». После такого ответа Джесс вполне предсказуемо провела большую перемену под дверью директорского кабинета – за грубость. Теперь, через пятнадцать лет, возмущение несправедливостью было столь же сильно, что и в тот далекий мартовский день. Джесс всего-навсего повторила тогда бабулины слова.