Пленница Гора - Джон Норман

На земляном полу шатра, прямо напротив входа, стояла плоская медная жаровня, в которой тлели раскаленные угли. Над жаровней на треноге был установлен небольшой железный бочонок для вина: я слышала, что воины Трева предпочитают пить вино подогретым. Очевидно, и в условиях затерянного в лесах временного лагеря разбойники Раска не хотели отказываться от своих привычек. Мне даже показалось странным, что такие грубые люди, тарнсмены, могут иметь свои маленькие слабости.

Рассказывают также, что многим из них нравится расчесывать волосы своих невольниц. Горианские земли и живущие в них люди такие странные, так не похожи друг на друга. И все же не думаю, чтобы среди этих диких, свирепых разбойников, держащих в страхе многие города Гора, нашлось бы много любителей насладиться тонким вкусом подогретого вина или получить маленькое удовольствие от такого незатейливого занятия, как расчесывание волос своей девушки.

Внутри шатер был убран толстыми, на вид очень мягкими коврами из Тора или из Ара — несомненно, добычей из какого-нибудь разграбленного каравана торговцев. С подпирающих шатер шестов на тонких цепях свисали заправленные тарларионовым жиром светильники. Спускались сумерки, и некоторые светильники горели, заливая шатер теплым желтоватым светом.

Я сразу представила себе, что лежу в этом шатре на мягких коврах, утопая в кружевных подушках, заботливо подложенных под меня рукой моего хозяина, и наблюдаю за тенями, отбрасываемыми на затянутые шелками стены тлеющими в медной жаровне углями.

Едва ли все это возможно на самом деле. Если я когда-нибудь и окажусь в этом шатре, то только для того, чтобы прислуживать своему возлежащему на подушках хозяину, подносить ему подогретое вино и всячески ублажать его.

По обеим сторонам шатра стояли огромные, окованные железом сундуки, наполненные, очевидно, награбленным разбойниками добром: всевозможными золотыми и серебряными украшениями, жемчужными ожерельями и усыпанными драгоценными каменьями браслетами, которым предназначено обнимать руки и шеи невольниц, делать их красоту еще более изысканной и утонченной. Да и я сама такой же трофей, как каждая из наполняющих эти сундуки золотых монет или дорогих безделушек. Да, напомнила я себе, я такая же вещь, которую по желанию владельца можно купить, продать или распорядиться по своему усмотрению.

Мне стало грустно.

Интересно, есть ли в этих сундуках ненавистные мне колечки для носа и пожелает ли мой хозяин украсить меня подобным образом?

При одной мысли об этом настроение у меня окончательно упало.

— Чей это шатер? — поинтересовалась я у проходившей мимо невольницы.

— Неужели не догадываешься? — фыркнула она. — Конечно, Раска!

Действительно, догадаться было нетрудно.

У входа в шатер на траве развалились двое охранников. Они лениво опирались на свои копья и не спускали с меня полусонных глаз.

Я снова заглянула в шатер. Интересно, а где сам Раcк? Он так до сих пор и не пожелал меня увидеть.

— Уходи отсюда, — лениво бросил один из охранников.

Я услышала за спиной мелодичный перезвон колокольчиков и, обернувшись, увидела молодую темноволосую девушку в развевающемся одеянии из тончайшего полупрозрачного алого шелка. На щиколотке левой ноги у девушки был надет узкий золотой ножной браслет с подвязанными к нему крохотными колокольчиками. Девушка бросила на меня изучающий взгляд и быстро скрылась за пологом шатра.

Разговаривавший со мной охранник сделал вид, будто собирается подняться с земли. Не желая испытывать его терпение, я поскорее отошла от шатра и побежала в палатку для женщин. Спрятавшись за ее толстыми матерчатыми стенами, я опустилась на пол и заплакала.

Ена, занятая вышиванием на пяльцах нарукавной повязки, которую тарнсмены надевают на спортивных гонках тарнов, оставила работу и подошла ко мне.

— Что случилось? — участливо поинтересовалась она.

— Я не хочу быть рабыней! — воскликнула я. — Не хочу!

Ена обняла меня за плечи.

— Быть невольницей нелегко, — согласилась она.

Я выпрямилась и посмотрела ей в глаза.

— Мужчины такие жестокие! — всхлипнула я.

— Это верно, — согласилась старшая среди женщин.

— Я их ненавижу! — рыдала я. — Я их терпеть не могу!

Она ласково меня поцеловала. Глаза у нее смеялись.

— Можно мне говорить? — спросила я.

— Конечно, — ответила она. — В этой палатке ты можешь говорить, когда захочешь.

Я опустила глаза.

— Говорят… я слышала… — нерешительно начала я, — что Раcк из Трева очень суровый и требовательный хозяин…

Ена рассмеялась.

— Это верно, — сказала она.

— Еще говорят… что он, как никакой другой мужчина, может унизить и оскорбить женщину…

— Я не была ни унижена им, ни оскорблена. Хотя, конечно, если он пожелает унизить или оскорбить женщину, я думаю, он сумеет сделать это наилучшим образом.

— А если девушка позволила себе держаться с ним дерзко и высокомерно?

— Такая девушка, вне сомнения, будет унижена и наказана. — Ена рассмеялась. — Раcк из Трева покажет ей, что такое настоящая невольничья жизнь.

Ее слова меня, естественно, нисколько не приободрили.

Я подняла на Ену заплаканные глаза.

— Говорят еще, что он использует женщину только один раз, а потом, взяв от нее все, что можно, ставит на ее теле свое клеймо и удаляет от себя.

— Меня он ласкал довольно часто, — ответила Ена и с усмешкой добавила: — Раcк вовсе не какой-нибудь безумец.

— Но он поставил на вашем теле свое клеймо? — допытывалась я.

— Нет, — ответила Ена. — У меня на теле стоит клеймо города Трева. — Она улыбнулась. — Когда Раcк похитил меня, я была свободной женщиной. Естественно, он произвел церемонию моего обращения в рабство и поставил на мне клеймо.

— Он собственноручно обратил вас в рабство?

— Да, я признала себя его рабыней. — Она снова рассмеялась. — Сомневаюсь, чтобы рядом с таким мужчиной любая женщина не почувствовала себя невольницей!

— Только не я! — с уверенностью воскликнула я. Ена рассмеялась.

— Но если на теле девушки уже стоит клеймо, — продолжала я расспрашивать старшую невольницу, — ее ведь вторично не станут подвергать процедуре клеймения, не правда ли?

— Обычно нет. Хотя иногда на теле девушки ставят и второе клеймо. В городе Трев такое случается. — Она многозначительно посмотрела на меня. — Чаще всего это клеймо ставится в качестве наказания и предупреждения о том, что с такой невольницей следует держаться настороже.

Ее слова меня озадачили.