Пыль грез. Том 1 - Стивен Эриксон

Низшие существа, что в этом, что в любом другом мире, не задумываются над этим. Их понимание безусловно. Когда мы убиваем зверей, живущих на этой равнине, когда сжимаем челюсти у них на шее, когда перегрызаем горло – мы внимательно, с пониманием и глубоким сочувствием наблюдаем, как жертву покидает жизненный свет. И видя, как борьба уступает место смирению, Дестриант, мы в душе плачем.

Калит по-прежнему сидела на коленях, а из глаз у нее лились слезы. Чувства Саг’Чурока текли сквозь нее, расползались, словно гангрена, пускали корни в самое сердце.

– Убийца, Отатараловый дракон, был скован. Но его освободят. Они освободят. Они верят, что смогут подчинить его. Не смогут. Дестриант, покажешь ли ты нам лицо нашего бога?

– Как я должна это сделать? – спросила она, разворачиваясь. – Этот Отатараловый дракон – ваш бог?

– Нет, Дестриант, – печально ответил Саг’Чурок. – Этот – другой.

Калит провела пальцами по ломким, спутанным волосам.

– Если вам нужно… лицо, – она покачала головой, – то оно не может быть мертвым. Оно должно быть живым. Вы строили крепости в виде драконов, но эта вера разрушена, потерпела крах. Тебя предали, Саг’Чурок. Вас всех предали. – Она обвела рукой побоище. – Смотрите, этот «другой» убил вашего бога.

Теперь все к’чейн че’малли смотрели на нее.

– Мой народ тоже предали. Похоже, – добавила она с грустной усмешкой, – между нами все же есть нечто общее. Для начала неплохо.

Она снова окинула взглядом окрестности.

– Здесь мы ничего не найдем.

– Ты не поняла, Дестриант. Все здесь. Все.

– Что вам от меня нужно?! – Калит была готова расплакаться, на этот раз от беспомощности. – Это же просто… кости.

Риток шагнул к ней и угрожающе поднял клинки.

Некий безмолвный приказ заставил охотника застыть на месте; тот наполовину разинул пасть и затрясся.

Если Калит не справится, ее, скорее всего, убьют, как убили того несчастного глупца – Красную Маску. Ящеры переносили неудачи не лучше, чем люди.

– Простите меня, – прошептала она. – Я не верю ни во что, в том числе и в богов. Даже если они и существуют, им нет до нас дела. Да и с чего бы вдруг? Мы уничтожаем, чтобы творить, но мы отрицаем ценность того, что уничтожаем, лишь бы успокоить свою совесть. Все, что мы переделываем под себя, лишается первоначальной красоты. Все наши ценности основаны на том, что мы должны взять свое у природы и убивать зверей, с которыми делим ее, как будто мы и есть боги. – Она снова опустилась на колени и схватилась за голову. – Откуда все эти мысли? Раньше все было гораздо проще, все было понятнее. Нижние духи, я хочу, чтобы стало как раньше!

Калит поняла, что бьет себя по вискам, только когда кто-то крепко схватил ее за запястья. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Гунт Мах.

Впервые у нее в голове зазвучал голос Единственной дочери:

– Успокойся, Дестриант, и вдохни мое дыхание.

Калит, отчаянно ловившая ртом воздух, вдруг почувствовала странный, неприятный запах, исходящий от Гунт Мах.

Перед глазами все закружилось. Калит обмякла и упала на землю. В черепе будто расцвел чужеродный, обманчиво прекрасный цветок – и она утратила власть над своим телом.

Придя в себя, Калит обнаружила, что стоит на холодном, сыром камне, а ноздри наполняет отвратительный, гнилостный запах. Когда глаза привыкли к полумраку, она с криком отшатнулась.

Над ней возвышался дракон, покрытый чешуей цвета ржавчины. Передние лапы гигантскими кольями были прибиты к огромному, узловатому дереву. Остальные колья не выдержали огромного веса. Клиновидная голова размером с кочевничью кибитку болталась на груди, из пасти стекала слюна. Сморщенные крылья напоминали побитые грозой шатры. У подножия дерева блестело озеро свежей крови. Казалось, будто дерево растет прямо оттуда.

В голове все еще звучали слова Саг’Чурока: «Убийца, Отатараловый дракон, был скован. Но его освободят. Они освободят». Кто? Не важно. Главное, что это случится. Отатаралового дракона натравят на этот мир и все остальные миры. Сила небытия, убийца магии. Он выйдет из-под контроля – только безумец станет верить, что такую сущность можно подчинить.

– Стоп! – прошипела Калит, пытаясь ухватить мелькнувшую мысль. – Противоборствующие силы. Уберите одну, распните ее на дереве, и другая тоже пропадет. Она не сможет существовать, не сможет смотреть через Бездну и не видеть за ней своего врага. Вот почему, Саг’Чурок, ваш бог погиб. Или же он жив, но ввергнут в пучину безумия. Он слишком одинок. Осиротел… прямо как я.

Что ж, сойдет за откровение. Только о чем оно говорит?

Калит подняла взгляд на дракона.

– Когда тебя наконец освободят, то, вероятно, вернется и «другой», чтобы продолжить вашу бесконечную битву.

Впрочем, этот замысел уже терпел неудачу, а значит, потерпит ее вновь, потому что в нем есть изъян, потому что он… сломан.

Противоборствующие силы – это мне понятно. И каждый из нас играет свою роль. Каждый из нас создает своих «других» и прокладывает жизненный курс, вечно лавируя между битвами и ранами, триумфальными победами и горькими поражениями. В удобстве мы создаем крепости. В убеждениях мы строим укрепления. В насилии мы куем мир. В мире мы обретаем опустошение.

Где-то далеко за спиной тело Калит лежало в пожухлой траве, брошенное на каменное сердце Пустоши. «Все здесь. Все».

– Мы в самом деле сломлены. Мы… пали.

Что делать, если в битве нельзя победить? Ответов не было. Только возвышалась перед глазами кровавая жертва, которой суждено освободиться.

– Правда ли, что мир без магии мертв? Ты ведь это пророчишь? В этом твое будущее? Нет, когда тебя наконец освободят, твой противник тоже пробудится, и ваша война продолжится.

В этом замысле не было места смертным. Требовалось новое будущее. Для к’чейн че’маллей, для людей из каждой империи, из каждого племени. Если в смертном мире ничего не изменить, конфликты и противостояния так и будут продолжаться – между культурами, религиями и так далее.

Калит и не подозревала, что разумные существа могут быть столь недалекими.

– Им от меня нужна вера. Религия. Божественный закон, отделяющий праведников от грешников. Я не могу им этого дать. Пусть лучше Риток убьет меня. Я не скажу ничего, что они хотят от меня услышать.

Вдруг она увидела перед собой безоблачное синее небо. Солнце опаляло ей голые руки, ноги и лицо с засохшими следами слез. Калит поднялась. Все болело, на языке застыла горечь.

А к’чейн че’малли по-прежнему смотрели на нее.

– Что ж, – произнесла Калит, становясь на ноги. – Вот что я вам скажу. Ищите веру друг в друге, не дальше. Боги будут воевать между собой, им нет дела до наших поступков. Будьте незаметны, держитесь подальше от их глаз. Мы лишь муравьи в траве, ящерки на камнях. – Она помолчала. – Где-то там вы встретите подлинное воплощение этого принципа. В одном лице или в десяти тысячах лиц. Они не ищут ничьей воли, никакой сущности или силы. Их связывает только товарищество, верность, доведенная до совершенства. И при этом лишенная высокомерия. Мудрая в скромности. И этот один – или десять тысяч – выбрал свой путь. Он готовится не грозить небесам кулаком, нет, он подставит небесам ладонь, наполненную слезами. – Она сама не заметила, как ее голос стал яростнее. – Вам нужна вера? Вам нужно кому-то или чему-то поклоняться? Нет, не поклоняйтесь этому одному или десяти тысячам, поклоняйтесь их жертве, ведь они приносят ее во имя сострадания. А это единственное дело, за которое стоит сражаться и умирать.