В краю лесов - Томас Гарди

Тем временем Фитцпирс собирался в путь. Какое-то странное, неясное предчувствие волновало его. Услыхав первое слово, произнесенное Грейс, он не узнал ее и ничего не заподозрил, но следующие слова насторожили его; голос женщины за окном поразительно напоминал голос жены. Но это не могла быть Грейс; он знал, что она гостит у подруги, чтобы исподволь подготовить себя к примирению. Фитцпирс был сейчас в таком покаянном состоянии духа, что, услыхав причину отсутствия Грейс, и подумать не смел поехать за ней, чтобы лишний раз не вызвать ее неудовольствия. Он не знал, в каком состоянии и в какой поспешности бежала она из дому: никто из домашних не сказал ему.

Мелбери, испуганный и встревоженный этим отчаянным шагом дочери, по зрелом размышлении решил оставить ее в покое. Хотя он был недоволен таким непослушанием, но чувства ее понимал; к тому же драматический ход событий, последовавший за его вмешательством, научил его воздерживаться от крутых мер. Он молил бога, чтобы никакая опасность не встретилась ей на пути в Шертон, а затем в Эксбери, если она действительно отправилась туда. Он даже не стал наводить справок, что можно было бы ожидать ввиду столь скоропалительного бегства дочери. Случись такое полгода назад, он непременно начал бы самое тщательное расследование.

Вот в каком настроении был Мелбери, когда молчаливо согласился принять зятя обратно в дом. Мужчины ни разу не видели друг друга, посредничала между ними жена лесоторговца, что очень облегчило Фитцпирсу возвращение под некогда столь гостеприимный кров. Декорум был соблюден, никто ни о чем не спрашивал. Фитцпирс вернулся, готовый во всем покаяться; что было причиной такого перерождения, об этом будет сказано позже; но случайным оно не было. Услыхав в полночь голос, призывавший его к постели умирающего, он стал немедленно собираться, чтобы как можно лучше выполнить свой долг, стараясь не шуметь и не делать переполоха.

Поэтому он не стал будить конюха, чтобы оседлали лошадь или подали двуколку, а отправился в лес к одинокой хижине пешком, следом за Грейс.

Грейс вошла в хижину, сбросила шляпку и пальто и приблизилась к постели несчастного Уинтерборна. Он опять что-то быстро, быстро бормотал, а руки его стали холодные, как лед. Увидав Уинтерборна, Грейс снова ощутила ужас, который отпустил было ее, пока она ходила в Хинток.

Неужели Джайлс действительно умирает? Она опять обмыла ему лицо, поцеловала, позабыв все на свете, - перед ней был человек, любивший ее, как не могут любить сорок тысяч братьев, пожертвовавший собой ради ее удобства, дороживший как зеницей ока ее добрым именем.

За окном послышались быстрые, легкие шаги: она знала, кто это шел сюда.

Грейс сидела на краешке кровати у стены, держа в своих руках руку Джайлса, так что, когда ее муж вошел, она оказалась к нему лицом, а распростертый на постели Джайлс между ними. Фитцпирс, как громом пораженный, остановился на пороге, видя перед собой только Грейс. Медленно перевел он взгляд на больного, чтобы узнать, кто это. Хотя отвращение Грейс к мужу было так велико, что, узнав о его возвращении, она бежала из дому как от чумы, в эту минуту в ее отношении к нему не осталось ничего личного. Вздох облегчения вырвался из груди Грейс - так обрадовал ее приход врача, а то, что этот врач был ее мужем, кануло в глубины подсознания. Высокая, святая цель затмила все.

- Он умирает? Есть хоть какая-нибудь надежда?

- Грейс! - прошептал Фитцпирс, вложив в одно это слово страстную мольбу о прощении.

Как завороженный, смотрел он на представившуюся его взгляду картину не столько из-за ее сюжета, хотя сам по себе он был весьма занимателен для человека, считавшегося мужем добровольной сиделки у постели умирающего, сколько из-за того, что на память ему тотчас пришла другая сцена, в которой роль больного играл он, а сиделкой была Фелис Чармонд.

- Он в опасности? Вы сможете помочь ему? - опять спросила она.

Фитцпирс, поборов себя, подошел ближе и оглядел больного, даже не присев к нему. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это конец. Он перевел глаза на Грейс, взвешивая, как она примет роковое известие.

- Он умирает, - с сухой категоричностью проговорил он.

- Что? - воскликнула Грейс.

- Ни я, и никто в целом свете не может больше помочь ему. Это агония. Конечности уже холодеют.

Он не отводил взгляда от Грейс; Уинтерборн не представлял больше для него интереса, ни профессионального, ни любого иного.

- Этого не может быть! Еще неделю назад он был совсем здоров.

- Думаю, что не совсем. Мне кажется, у него то, что называется рецидивом. Он, видимо, переболел какой-то тяжелой болезнью, возможно, тифозной лихорадкой; причем неважно когда: полгода назад или совсем недавно.

- Да, он болел прошлой зимой. Вы правы. И, значит, он уже был болен, когда я пришла сюда.

Нечего было больше ни делать, ни говорить. Грейс, поникнув, сидела на кончике кровати, Фитцпирс опустился на стул. Так они сидели в молчании, Грейс ни разу не взглянула на мужа и не подумала о нем. Время от времени он привычно отдавал распоряжения, чтобы уменьшить страдания умирающего, Грейс покорно, почти не понимая, что делает, исполняла, что ей было сказано, а в свободную минутку наклонялась над бесчувственным телом Джайлса, обливая его слезами.

Уинтерборн так и не пришел в себя; Грейс скоро и сама увидела, что он умирает. Менее чем через час агония окончилась; наступила величественная минута покоя; боли прекратились, дыхание стало легким, и Джайлс тихо почил.

Фитцпирс нарушил молчание.

- Ты давно здесь живешь? - спросил он.

Грейс была потрясена несправедливостью утраты; она проклинала людей... небо.

- Да. А по какому праву вы спрашиваете меня об этом? - проговорила она как во сне.

- Не думай, я не претендую на какие-нибудь права, - печально проговорил Фитцпирс. - Ты вольна делать и говорить, что хочешь. Я заслужил твое презрение: я негодяй, и я недостоин даже твоего мизинца. Но, каков ни есть, я вернулся и задаю тебе этот вопрос, потому что ты мне отнюдь не безразлична.

- Он был все для меня! - воскликнула Грейс, едва слыша, что говорит муж; и, опустив благоговейную руку на веки почившего, долгое время не отнимала ее, а поглаживала легким прикосновением ресницы, точно гладила птичку.

Фитцпирс наблюдал за ней, потом оглядел комнату и обратил внимание на кое-какие вещи, которые Грейс принесла из дома.

- Грейс, - сказал он, - я испил чашу унижений до дна. Я вернулся, раз ты не захотела уехать со мной отсюда, опять поселился в доме твоего отца, хотя мне это дорого стоило; я все вынес, не ища снисхождения, потому что знал, что я виноват. Но неужели меня ждет еще большее унижение? Ты сказала, что все это время была в этой хижине с ним, что он для тебя все. Должен ли я сделать отсюда самый последний и такой страшный для меня вывод?