В краю лесов - Томас Гарди

Несчастная Грейс поднесла свечу к лицу Джайлса и содрогнулась: глаза его не видели ничего вокруг, а бормотание становилось все чаще, бессвязнее. Сознание неслось сквозь вселенную мыслей, как комета в межзвездном пространстве, путем странным, непредугаданным и непостижимым.

Грейс была вне себя, почти так же, как Джайлс. Она сразу поняла, что Джайлс умирает. Не в силах противостоять порыву, она опустилась на колени и стала целовать его руки, волосы, лицо, приговаривая сквозь слезы:

- О, как я могла! Как я могла!

Грейс, верная своим нравственным принципам, до последних минут недооценивала величия благородной души Джайлса, хотя знала его давно. Чистота помыслов, власть над низменными инстинктами, деликатность чувств все это в полной мере открылось Грейс только сейчас, когда он так самозабвенно, без колебаний, пожертвовал собой ради нее. И та любовь, которую Грейс питала к Джайлсу (Артемида всегда преобладала в ней над Афродитой[39]), превратилась под действием этого открытия в благоговейный восторг.

Грейс ухаживала за Джайлсом, как самая заботливая сиделка, находя горькое удовлетворение в этом запоздалом проявлении любви, хотя Джайлс теперь уже ничего не чувствовал. Она обмывала водой его пылающий лоб, гладила цепенеющие пальцы, смачивала губы, дула на горячие, как огонь, веки, вытирала обильно выступающий пот, - словом, делала все возможное, чтобы уменьшить его страдания, используя домашние средства и собственную смекалку. Она была виновата в страданиях Джайлса, и к чувству безграничной жалости примешивалось раскаяние.

Полгода назад точно такая сцена разыгралась в Хинток-хаусе. Участники ее были самым тесным образом связаны с героями настоящей драмы. Внешне ситуации были схожи, но как бесконечно разнились планы духовные; одно было общим - женская беззаветная преданность.

Исполнив обязанности сестры милосердия, Грейс взглянула на все еще бредившего Джайлса и поняла, что необходимы более решительные действия. Как бы ни хотелось ей одной ухаживать за Джайлсом, она видела, что надо как можно скорее позвать врача, пока еще теплится надежда на спасение. Это выдаст ее убежище, но Грейс теперь было все равно, даже если Джайлсу ничем уже помочь нельзя. Затруднение заключалось в другом: где взять в такую пору знающего врача?

Поблизости был один такой врач, и он мог бы спасти Уинтерборна, если это еще возможно. Его необходимо сейчас же привести к постели Джайлса. И она попытается это сделать хотя бы ценой собственного возвращения домой.

Теперь она боялась только оставить Джайлса одного; минута текла за минутой, а Грейс все еще медлила. Наконец, уже около полуночи, Уинтерборн забылся неспокойным сном, и она решила этим воспользоваться.

Грейс поспешно поправила ему подушку, одеяло, надела пальто, взяла из связки свечей, висевших в шкафу, новую, зажгла ее и укрепила на столе так, чтобы свет не падал ему в глаза. Притворив за собой дверь, она чуть не бегом бросилась в Хинток. К счастью, дождь к тому времени перестал.

Образ Джайлса стоял перед ней всю дорогу, и она забыла про темноту. От непрестанных дождей гнилушки и прелые листья светились под ее ногами и молочными брызгами разлетались в стороны. Она побоялась идти напрямик, чтобы не заблудиться в лесной чаще, а пошла по знакомой тропе вдоль опушки, которая скоро вывела ее на большак. Почувствовав под ногами ровную дорогу, Грейс побежала бегом; силы ей придавала любовь к Джайлсу и страх за него; в том же решительном настроении миновала она холм Хай-стоу и скоро очутилась в Хинтоке, у того самого дома, откуда несколько дней назад бежала в таком смятении и страхе. Но за эти дни произошла ужасная, непоправимая беда, которая изменила все, и Грейс больше не думала ни о себе, ни о своем бегстве, ни о том, чем ей грозит появление в Хинтоке.

Грейс по-прежнему ценила в Фитцпирсе только его профессиональное умение. И это было справедливо. Если бы трудолюбие его равнялось уму, а не было спорадическим, от случая к случаю, то он давно бы уже не только в мечтах обладал и богатством, и славой. Его независимый ум, свободный от предрассудков и не впадающий в ошибки, свойственные его собратьям, даже мешал ему в Хинтоке, где люди свято верили в лекарское искусство, не догадываясь, что природа - лучший врачеватель и что дело доктора только помогать ей.

Было уже за полночь, когда Грейс подошла к дому отца, в котором должен был снова обосноваться ее муж, если только сразу не уехал обратно. Выбравшись из лесной чащи, стеснившей хижину Уинтерборна, она заметила, что сырой ночной воздух был светел, несмотря на сплошной покров туч; значит, поверх него в небе плыл нарастающий месяц. Ясно белели в темноте нижние и верхние ворота и белые шары на столбах; лужи, оставленные дождем, и полные воды колеи холодно поблескивали, как безжизненный взгляд мертвеца. Войдя во двор через нижние ворота, Грейс устремилась к тому крылу, которое после замужества принадлежало ей; и остановилась у окна спальни Фитцпирса.

Грейс глянула на темное стекло, за которым, возможно, почивал сейчас ее супруг, и мужество ее поколебалось.

- Вот сейчас я выдам свое присутствие человеку, который причинил мне столько мук, - прошептала Грейс, прижимая руку к груди. - Увы! Доктор Джонс живет отсюда за много миль, а Джайлс, наверное, умирает. Что же еще мне остается делать?

Вся в поту не от быстрой ходьбы, а от горьких мыслей и опасений, Грейс подняла с земли камешек, бросила в окно и стала ждать. На двери по-прежнему висел колокольчик, который повесили, когда Фитцпирс водворился здесь, но им уже давно никто не пользовался, - с тех пор, как практика Фитцпирса сошла на нет, а сам он пребывал в бегах, и Грейс не решилась дернуть веревочку.

Кто бы ни спал сейчас в спальне ее мужа, но он услыхал легкий удар камешка о стекло. Окно почти тотчас приоткрылось, и голос, который Грейс сразу узнала, спросил: "В чем дело?"

- Доктор, - проговорила она, изменив голос, чтобы не выдать себя. - В маленькой хижине по дороге в Делборо лежит тяжело больной человек. Ему срочно нужен врач. Ради бога, помогите ему!

- Сейчас же иду!

В ответе Фитцпирса, неожиданно для Грейс, прозвучали удивление, готовность и даже радость. Чувства эти были вызваны тем, что ночной вызов к больному означал возвращение к привычному делу, а это было так необходимо Фитцпирсу, который в порыве раскаяния покинул стезю ошибок и заблуждений, а дома нашел потухший очаг. Как хотел он сейчас достойной, полной труда жизнью загладить прошлое. Если бы первый вызов по возвращении был к больной кошке или собаке, он бы, кажется, и тогда не отказался пойти.

- Вы знаете туда дорогу? - спросила она.

- Да, - ответил он.

- Маленькая хижина по дороге в Делборо, - повторила она. - Только быстрее.

- Да, да, - ответил Фитцпирс.

Грейс секунды больше не задерживалась. Она вышла через белые ворота, не затворив их, и поспешила к Уинтерборну. Значит, муж ее опять живет в доме отца. Как ему удалось помириться со стариком, на каких условиях был заключен мир - об этом она могла только гадать. Но то, что соглашение было достигнуто, сомневаться не приходилось. Как ни важен был для нее этот вопрос, другой, более важный, заслонял его, и она почти бежала в глубь леса петляющими тропами.