999. Последний хранитель - Карло А. Мартильи

— Вы человек известный, граф Мирандола. Скажу откровенно, у вас много врагов и много друзей.

— Думаю, что первые более многочисленны, чем вторые. А вы? К какой категории вы принадлежите?

— Ни к той ни к другой. Если хотите знать, вы мне безразличны. Однако то, что я сделал, на данный момент в ваших интересах.

Джованни не понял, но решил выдержать примирительный тон. Только герцог Бресский мог дать ему те разъяснения, в которых он так нуждался.

— Человек, которого мы взяли в плен после боя в Божьем лесу, — действительно сын Иннокентия Восьмого. Вы об этом знали. Его попытка захватить вас унесла жизни нескольких моих людей.

— Я обязан вас за это отблагодарить.

— Вы обязаны мне гораздо большим, но всему свое время. Папа заплатил нам за сына богатый выкуп, но обещал его удвоить, если вместе с Франческетто мы передадим вас в руки Церкви. На меня сыпались и уговоры, и советы, и угрозы.

— Но я пока здесь, и я ваш… гость. Может, есть смысл…

— Именно так. Поэтому я задам вам вопрос, на который вы должны ответить абсолютно честно. Зачем вы ехали в Париж?

— Чтобы обсудить свои тезисы. В Риме я этого сделать не мог.

— Если завтра утром вы окажетесь на свободе, то снова направитесь в Париж?

— Это цель моей жизни, моя миссия. Другой у меня нет. — Джованни поднялся. — Вся моя жизнь была посвящена науке. Из-за преданности науке я потерял все: и любовь, и молодость. Путь познания для меня усеян мертвыми, и я готов встретить собственную смерть.

— Я боялся услышать что-нибудь подобное. Судя по тому, что мне о вас рассказывали, этого я и ожидал. Сядьте, граф, прошу вас, и выслушайте меня. Королева Анна Французская находится между молотом и наковальней. С одной стороны, Папа не оставляет ее в покое и требует вашу голову, с другой — ее шантажирует Лоренцо Медичи, без поддержки которого французское королевство развалится. А посему, как о том свидетельствуют дипломатические документы, принято компромиссное решение. Вы не станете затевать никаких обсуждений в Париже, уедете во Флоренцию и будете там жить абсолютно свободно, но никогда не попытаетесь обнародовать ваши тезисы. Как мне сообщили, они ставят под угрозу устойчивость как земных царств, так и Царствия Небесного. Не знаю, о чем там говорится, но, похоже, даже Антихрист никогда не осмелился бы додуматься до того, что вы написали.

Джованни вдруг почувствовал себя очень старым и вновь ощутил, как внутри мучительно крутится огненный шар. А потом, как бывает, когда душа собирается расстаться с телом, тело словно ожило, освободилось от зла и сбросило с себя тяжкий груз. И внутри стало пусто.

— Завтра вы уедете во Флоренцию, — продолжил герцог Савойский. — Вам дадут такой эскорт, что даже английское войско не отважится его атаковать. Прощайте, граф. Надеюсь, что мне доведется услышать ваше имя только в связи со смертью, если вы умрете раньше меня.

* * *

Во Флоренции было холодно, уже несколько недель шел дождь. И только ко дню святого Мартина тучи начали рассеиваться. Арно сильно поднялся, и расколотые о причалы рыбачьи лодки снесло вниз, до самого места, где в него впадает Омброне. Там, вместе с грудами валежника, который принесла пистойская река, они образовали нечто вроде дамбы. Низкие берега затопило, и мутная, илистая вода смыла мызы и фермы, тысячами унося с собой домашних животных. Когда вода спала, обнажились разбухшие остовы домов, в которых кишели колонии крыс. Люди знали, что, если эти твари появились в таком количестве, жди вскоре чумных костров между домами. Первой будет Пистойя, а потом чума пойдет гулять и по другим окрестным городам. Во Флоренции капитан городской охраны принял все возможные меры предосторожности, приказав закрыть ворота. Город жил в страхе. Если кто-нибудь начинал кашлять или ему нездоровилось просто от холода, он рисковал, что соседи донесут и его отправят в лазарет, где заболевали даже самые здоровые.

Французский отряд напрямую, срезая путь, направился на виллу во Фьезоле, откуда полный надежд Джованни Пико граф Мирандола отправился в путь в начале весны. Там его ждали Ферруччо и Леонора.

* * *

Двумя днями позже, четырнадцатого ноября, в Риме, Иннокентий VIII и император Максимилиан поставили свои печати под документом, призванным положить конец войне между Венецианской республикой и графом Тирольским. Престиж Папы вырос, а французская болезнь немного отпустила его. Оба эти факта вовсе не радовали Родриго Борджа, которому не нравился альянс понтифика с Габсбургом и еще меньше нравились известия об улучшении здоровья Иннокентия. Этот сифилитик купил жизнь никчемного придурка Франческетто ценой спасения графа делла Мирандолы. Лоренцо Медичи провел его как мальчишку.

Единственным утешением кардинала были ведьмы, повитухи и знахарки. Кроме Италии утешительные известия приходили из Испании и Германии. Чем больше ведьм пытали и отправляли на костры, тем чаще их обнаруживали. В одной Германии напечатали более тридцати тысяч экземпляров «Молота ведьм». В каждом монастыре магистраты и инквизиторы соревновались в обнаружении и истреблении дьявола, который пользовался малейшей дырочкой женского тела, чтобы в нем поселиться.

В одном только Валь-ди-Фьемме более трехсот душ было выпущено на свободу с помощью огня. Однако в тех же краях объявилась таинственная Владычица Огня, она же Владычица Игрища.[74]Люди говорили, что эта супруга демона вместе с ним заморочила и развратила даже нескольких монахинь. Обычных наказаний тут было явно недостаточно. Назрела необходимость выжечь нечисть до самого основания.

Кардинал благоволил такому благочестивому рвению. Владычица Игрища очень напоминала Великую Мать, хотя это имя нигде и не произносилось. Он мог считать себя удовлетворенным. Меньше чем за год его политика в десять раз увеличила количество смертных приговоров и публичных сожжений на кострах. Борджа прекрасно знал, что многие досточтимые священники превышали все мыслимые нормы дознания и пыток, получая при этом запретные наслаждения. Однако, чтобы истребить Зло, надо познать его до самых корней.

Облизывая пальцы после обеда, кардинал любовался своей госпожой, которая смаковала мясной супчик со всем аппетитом, присущим молодости. А скоро он ощутит вкус ее губ. К черту Иннокентия, Великую Мать, Джованни Пико и всех прочих. Он подумает об этом завтра.

Флоренция

Пятница, 10 ноября 1938 г.

Кто-то постучал. Цугель взял свой казенный «люггер» и прислонился к косяку.

— Кто там?

— Это портье. У меня кое-что есть для вас.

Он узнал голос, засунул оружие сзади за ремень, чтобы было не видно, и приоткрыл дверь.