История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней - Мунго Мелвин

РАЗНОГЛАСИЯ СРЕДИ СОЮЗНИКОВ И ОТЗЫВ БЕРГОЙНА

К началу 1855 г., несмотря на успешно отбитую атаку под Инкерманом, среди высших командиров союзников, причем в первую очередь среди советников из числа артиллеристов и инженеров, усилились разногласия относительно того, как лучше завершить осаду Севастополя. Главный вопрос состоял в том, в каком месте сосредоточить следующую бомбардировку и штурм города. Бергойн, который из всех генералов Крымской кампании имел самый большой опыт осад, с ноября 1854 г. настаивал, что главный удар должен быть направлен на Малаховскую башню, а не на Четвертый бастион, который прежде был основной целью французской артиллерии. Довольно неожиданно он, сам того не желая, вступил в ожесточенную перепалку с французом, который пожаловался на его поведение, и Бергойна отозвали домой. Для тех, кого интересует влияние взаимоотношений между людьми на ход коалиционных операций, падение Бергойна — яркий пример того, какую опасность представляет недопонимание между союзниками на театре военных действий и разрушительная политическая беспринципность дома. Точно так же основой военного решения внутри коалиции часто служит не наилучшая рекомендация, а численность войск у командующего той или иной армией союзников[600].

Бергойн впервые высказался за атаку на Малаховскую башню и «более полную оккупацию Инкерманского хребта» в записке от 23 ноября 1854 г. Он указал (вполне справедливо, как выяснилось 8 сентября 1855 г.), что эти русские позиции служат ключом к южным оборонительным сооружениям Севастополя и что «новые усилия следует направить на башню, а не на Редан»[601]. Для достижения желаемой цели он предложил (в следующей записке два дня спустя) французам сменить британцев на Левой позиции, чтобы те могли сосредоточиться на атаке против Малаховской башни. Он отмечал, что транспортировка «дополнительной артиллерии из Балаклавы» будет «серьезно затруднена ужасным состоянием местности», и поэтому потребуются серьезные усилия для подготовки операции[602]. Однако французы настаивали на своем плане, предполагавшем главную атаку на Четвертый бастион, и не желали распылять силы. В следующей записке, от 11 декабря 1854 г., Бергойн признал разногласия союзников, но снова выдвинул доводы в пользу того, чтобы британцы расширили свои позиции в Инкермане, и не в последнюю очередь для «наступления на маленькую высоту перед Башней» — он имел в виду холм Мамелон, который впоследствии стал местом ожесточенных боев[603]. В очередной записке, от 20 декабря, Бергойн сообщал лорду Раглану, что французам следует занять левое крыло или оказать помощь в другом месте. «Операции на правом крыле, в настоящее время проводимые британцами, крайне затруднены недостатком необходимых сил». Защищая свою точку зрения, он утверждал, что генерал де Канробер «желает усилить правое крыло, чтобы позволить британцам предпринимать более активные меры в общих действиях»[604]. Несмотря на то что французы в конечном итоге приняли план, который он продвигал в течение нескольких недель, Бергойн жестоко ошибался, полагая, что уже заручился поддержкой и французского главнокомандующего, и начальника его инженерной службы, генерала Мишеля Бизо. Более того, в письме к Раглану от 28 декабря 1854 г. де Канробер — как писал домой Бергойн почти месяц спустя (22 января 1855 г.), когда шли споры между союзниками, — выступил «с обвинениями против действий британцев, в частности меня». Возражения французов имели две причины: во-первых, британцы возлагали на них «непомерную долю в общих операциях», а во-вторых, британцы отступили «от первоначальных планов атаки», с которыми «полностью согласились»[605]. В результате Бергойн 26 января 1855 г. был вынужден признать, что французы «очень злы на нас»[606].

Спор между Бизо и Бергойном был не просто профессиональным диспутом двух главных инженеров относительно лучших методов организации осады: он приобрел личный и национальный оттенок. Первым пожаловался Бизо, полагая, что Бергойн чинит ему препятствия, пытаясь, в сущности, изменить план и таким образом задерживая операции до весны. Разногласия вышли за пределы Крыма. Де Канробер отправил копию его письма Наполеону III, который, в свою очередь, поручил расследовать дело своему военному советнику и адъютанту генералу Адольфу Ньелю, которому он доверял[607]. Письмо также было передано британскому послу в Париже, откуда его переслали в Лондон. Ньель прибыл в Крым в конце января 1855 г. и 29-го числа побеседовал с Бергойном. Несмотря на взаимное желание прийти к соглашению, этому никак не способствовало плохое знание иностранных языков обеими сторонами. Поэтому на следующий день Бергойн направил в штаб французской армии генерал-майору Роузу подобную записку (предназначенную и для Ньеля), в которой извинялся за «несовершенство» своего французского и снова настаивал, что операции должны быть направлены против Малаховской башни, а не «на Редан и Четвертый бастион»[608]. По всей видимости, настойчивое требование Бергойна атаковать Малаховскую башню, чему сопротивлялся Бизо, произвело более благоприятное впечатление на Ньеля. 1 февраля 1855 г. на военном совете союзников было решено, что Малаховская башня будет включена в план наступления. 5 февраля Бергойн с явной гордостью писал домой полковнику Мэтсону:

Одержав личную и профессиональную победу, Бергойн не мог позволить себе радости по поводу этой внезапной перемены точки зрения французами. Военные решения принимались в Крыму, но британское правительство в Лондоне испытывало все усиливающееся давление со стороны общества и парламента из-за неподготовленности армии к Крымской войне. По письмам и газетным статьям, присылаемым с родины, Бергойн видел нарастающую волну критики и требование перемен. «Последствия, — заключил он 9 февраля, — могут вполне затронуть меня, и я с позором буду отправлен домой!» Более того, он предполагал, что его «вышвырнут»[610]. Его прогноз оказался верным — и уже реализовывался. Не дожидаясь доклада генерала Ньеля в Париж, британское правительство втайне решило заменить Бергойна. Подходящая кандидатура уже была недалеко от театра военных действий. Генерал майор Г. Д. Джонс, назначенный главным военным инженером в Стамбул, был срочно направлен в Крым. 10 февраля он присоединился к штабу Раглана в качестве руководителя инженерной службы[611]. Несмотря на то что изначально Бергойна назначили советником британского главнокомандующего по стратегическим вопросам, а не начальником инженерной службы, его отзыв был неизбежен. Шесть дней спустя новый военный министр в правительстве Пальмерстона, лорд Панмур, заявил в палате лордов: