Жиголо - Сергей Валяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом возникает дуновение ветра, если можно так выразиться, переносящее мое астральное тело в некое иное мироздание. Там уже нет облаков — бесконечное пространство пронзительно-ультрамаринового цвета. Любовь, покой и свет — так можно охарактеризовать атмосферу этого мира. Мое астральное тело буквально пропитывалось этой любовью, этим светом и этим покоем. После того, как оно достигло определенной концентрации этих чувств, возникло нечто наподобие воронки, которая начала вбирать меня в себя. Пришло понимание, что путешествие в небесный парадиз было временным — пора возвращаться. А этого делать, ох, как не хотелось. Быть может, поэтому, мое астральное тело орало нечеловеческим голосом:
— Пустите меня. Я ещё хочу любви неба-а-а!..
Пришел в себя с таким чувством, что на мою голову плеснули серной кислоты: болела она немилосердно. Разумеется, я задал вопрос по этому поводу в экспрессивной, правда, форме, мол, что вы, лекари, мыши белые, не лечите, а калечите? Мне ответили, что скоро все пройдет и я буду чувствовать себя лучше, чем раньше. То есть идиотом, вредничал я. Цицироном, посмеялись вредители в халатах. На этом наши распри закончились — я уснул.
Новое пробуждение было куда легче — без головной боли. А есть ли она, черепушка, спросил я и поднял руку, чтобы проверить её наличие на плечах. К счастью, башка присутствовала, однако была облеплена датчиками, как днище океанского лайнера ракушками. Экспериментаторы хреновы, выругался я. Так надо, Дмитрий, ответили мне, пострадай за национальные интересы.
— Еще слово о родине, — предупредил я, — и оторву все это к чертовой матери!
— Э, нет, — посмеялись специалисты. — Этого нельзя делать, дружок. Хотя, конечно, если хочешь быть дураком навсегда…
Этого не хотел и поэтому мне популярно объяснили, чтобы я не проявлял самостоятельность и берег свою бедовую головушку… Как зеницу ока, догадался сам.
На этом производственная маета закончилась и господин Фаст принялся меня инструктировать, как академик Павлов своих собачек.
— Никаких резких движений, — предупреждал он, сотрудник службы безопасности НИЦ, конечно, — чтобы не происходило.
— А что должно произойти? — живо интересовался я.
— Аномальная зона, — напомнил. — Будем надеяться: ничего плохого не случится.
— А вы где будете находиться?
— Везде, — сделал широкий жест рукой.
— Но чтобы они не заметили, — валял дурака.
А как себя вести, посаженному на невидимую цепь? Иногда и цепь дает иллюзию свободы и безнаказанности.
Потом по совету Дениса Васильевича я позвонил по телефону Анечке. Девочка обрадовалась: Дима, куда пропал? Прости, мелочи жизни, отвечал, как сама? Плохо, деда жалко; а ведь я предупреждала. Давай встретимся, предложил, вечерком. И Аня согласилась покататься на «Москвиче».
Ближе к ночи я уже чувствовал себя астронавтом, готовым бродить на поверхности ипритного Меркурия столько, сколько отечеству родному потребуется.
Последние инструкции уже получал в автомобиле, разрывающим светом фар мрак летней ночи. Полковник ГРУ допустил ошибку. Должно быть, он уверился в моей лояльности или посчитал, что «электронная» цепь надежное средство от головной боли, как гильотина.
— О нашем сотрудничестве, — предупредил, — мы Анечке не будем говорить.
— Почему?
— У неё и без нас проблем хватает. И потом: эксперимент должен быть абсолютно чистым.
— Мама мылом мыла Милу, — вспомнил я.
— Что?
— Чистота — залог здоровья, — улыбнулся я, понимая, что наша игра в «умри-воскресни» только начинается.
Отцы-командиры учили никому не доверять — даже собственной тени. Тень может предать, а что говорить о людях? Я не верил сотруднику разведки, чувствуя, что он преследует некие свои цели. Какие? Думаю, это скоро выяснится.
У знакомой мне элитной многоэтажки, где живал академик Сирота, кавалькада автомобилей притормозила. Я пересел из импортного комфортабельного лимузина «БМВ» в наш запыленный разбитый «Москвич» и отправился на свидание с девочкой Анечкой.
Вечерний городишко жил своей маленькой провинциальной жизнью: у ресторана «Дубна» гуляла несвежая свадьба, от железнодорожного вокзала торопились те, кто работал в столице, у торговых палаток дули пиво местные забулдыги. Я усмехнулся: другая планета, со своими законами и жизненными установками. Понять их можно только, родившись в этой атмосфере стойкого оптимизма и надежды на лучшее.
Анечка проживала на улице с характерным названием для строителей коммунизма — Энтузиастов. Что-что, а воодушевления нам не занимать. Это я про себя и невидимых естествоиспытателей, следующих за мной. Почему они уверены, что небесные гости пожелают с ними иметь дело? Воистину: человечеству самонадеянности не занимать. Ладненько, сержант, посмотрим, что из всего этого выйдет?
У подъезда панельного дома притормозил машину. На лавочке отдыхали юные жители городка: пели под гитару песни и пили кислое винцо. Когда-то, в другой жизни, и мы с Венькой Маминым так сидели, веря в собственную значимость и бессмертие. И что же теперь? Мой друг погиб, не оставив после себя никого, а я прихожу к пониманию, что вся наша жизнь это потери и поражения. Я уже потерял тело: мои мозги уже не принадлежат мне. Теперь идет охота за моей душой. И все бы ничего — наверное, в нашей удивительной стране можно жить и без тела, и без души, однако в эту научно-производственную мороку хотят вмешать Анечку. А терять её я не хочу, и поэтому оставляю за собой право действовать так, как буду считать нужным.
Пройдя мимо пьюще-поющих юных россиян на лавочке, девочка приблизилась к авто. То ли последние события, то ли джинсовый костюмчик сделал её чуть взрослее. Я открыл дверцы — и Аня села на переднее сидение.
— Я тебя искала, — сказала, — днем, а ты как сквозь землю провалился.
— Прости, — выезжал на центральный проспект. — Дела, — и усмехнулся: девочка словно угадала, где я находился. — Ты же знаешь этого зануду Фаста: где был, что делал? Неприятный тип, — произносил все это, прекрасно зная, что наш разговор прослушивается.
— Дедушка его не любил, — сказала Анечка. — Он говорил, что… эти стукачники…
— Стукачи?..
— Ага. Науку погубят.
— Прав был дедушка, — вел себя как мальчишка. — Не удивлюсь, если выяснится, что они руку приложили к гибели академика.
— Не знаю, но они ищут тетрадку, — сказала Анечка. — Весь дом перерыли.
— Какую тетрадку?
И выясняется, что академик работал дома исключительно дедовским способом. Все свои расчеты записывал в обыкновенную школьную тетрадку с дерматиновой обложкой малинового цвета. Она пропала. И теперь служба безопасности НИЦа ищет её. Да-да, вспомнил я, Фаст об этом мне тоже говорил, но как-то походя.
— Походя? — удивилась Аня. — А там, как я понимаю, последние расчеты по реактору античастиц, без которых…