Монреальский синдром - Франк Тилье

Нет, не может быть, все дороги вели именно сюда, в Монреаль.

В 13.15 она принялась за год 1953-й. Около пяти часов вечера, после двух бананов и одного похода в туалет, приступила к 1952-му. Тут энная по счету Лидия привела ее еще в одну религиозную организацию: в монреальский приют Сестер Милосердия.

Люси машинально вытянула высокую стопку архивных дел, относящихся к этому приюту, и приступила к поиску. Последнему за день — больше все равно не успеть: архивный центр закрывается в семь часов вечера, впрочем, и голова вот-вот лопнет. Фамилии, фамилии, все время имена и фамилии…

Когда она открыла досье, находившееся почти в самом низу стопки папок с архивными делами, и увидела приклеенную к исписанному листку бумаги фотографию, сердце у нее екнуло.

Это была девочка на качелях.

Алиса Тонкен.

Девочку на архивной фотографии отделяли от девочки, игравшей в фильме, три года, но у Люси не было ни малейших сомнений: это она, ее овал лица, ее глубокий, прямой взгляд…

Люси стала просматривать скудную информацию, сердце ее билось как сумасшедшее. Алиса Тонкен, родилась в 1948 году… Жила в монреальской общине Сестер Милосердия до трех лет, после чего ее перевели к сестрам-францисканкам, чья община находилась в городе Бэ-Сен-Поль, где она пробыла два года — пока в 1952-м не попала в Монреаль, в приют Сестер Милосердия… Конец пути или… нет, скорее остановка. Продолжение надо искать в другом архивном деле, потому что в этом хранятся только те документы, которые относятся к данному учреждению.

Немногочисленные подробности были делового характера, но это уже не имело значения: теперь Люси точно знала, кого ищет. Она записала в блокноте «приют Сестер Милосердия в Монреале», обвела и, подойдя к телефону, сняла трубку, чтобы позвонить своему шефу, майору Кашмареку, который с самого начала расследования не однажды связывался с сыскной полицией Квебека. Попросила его снова обратиться к канадским коллегам и назвать им имена — Алиса Тонкен и Лидия Окар. Фамилию Окар носила та самая «энная Лидия», которая и направила поиски Люси к архивному фонду приюта Сестер Милосердия.

Ожидая, пока начальник перезвонит, Люси сообщила по телефону Патриции Ришо, что та может зайти за ней через полчаса: как раз хватит времени разложить все бумажки по местам и навести хоть какой-то порядок.

Здесь было тихо, спокойно. Прежде чем начать уборку, Люси рухнула на стул и откинула голову на спинку. Потом выпила воду из бутылочки — всю до капли.

Ей все удалось, она нашла… Фотография, обычная фотография позволила ей вернуться в прошлое и приблизиться к цели. Она сидела и думала об Алисе, маленькой незнакомке, которая отныне перестала быть незнакомкой. Сиротка, ни отца ни матери, малышка, которую перебрасывали из монастыря в приют, у которой не было никаких знакомых, никаких привязанностей, никаких ориентиров, ничего. Воспитывалась в холодной среде религиозной организации: молитва перед едой, обязанности по хозяйству, ночи в общей спальне, суровая упорядоченная жизнь, где главное — послушание Господу. Какое будущее ожидало этого ребенка, если начало жизни было таким ужасным? Как девочка росла? Что же все-таки происходило в той комнате с кроликами? Люси всей душой надеялась вскоре получить ответы на все эти вопросы. Надо было остановить наконец кружение мыслей и лиц, которые осаждали ее день и ночь. Алиса должна открыть ей свои секреты.

Телефон зазвонил двадцать пять минут спустя — как раз тогда, когда она положила на место последнюю папку. Это был Кашмарек. Люси, не дав ему вымолвить ни слова, закричала в трубку:

— Ну что, скажите скорее, узнали хоть что-нибудь?

По тому, как шеф откашливался, Люси сразу поняла, что опять ничего не вышло. Провал.

— Да, кое-что есть, но ничего особенного. Во-первых, не удалось отыскать никаких следов этой Алисы Тонкен. Ни в Канаде, ни во Франции. Монреальские коллеги обнаружили запись в книге актов гражданского состояния: девочка родилась в больнице города Труа-Ривьер, но это мало что дает. В то время, как мне сказали, сведения часто утрачивались, во-первых, потому, что детей то и дело перемещали из одного приюта в другой, и бумаги терялись, а во-вторых, сирот брали в семьи… Ну и после тысяча девятьсот пятьдесят пятого года Алису могла удочерить какая-то семья и дать ей другое имя — так обычно тогда поступали. Так что, если сегодня она и жива, то под каким именем и под какой фамилией ее искать — неизвестно.

— Господи, кажется, весь мир в курсе этих массовых усыновлений, кроме нас! А ее подружка, Лидия Окар?

— Лидия умерла в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году в психиатрической больнице. Остановка сердца. Она страдала тяжелыми расстройствами поведения, и, видимо, сердце не вынесло лекарств, которые ей приходилось принимать годами.

— Попросите их переслать вам все, что они нашли, и киньте мне мейлом. В какой больнице умерла Лидия?

— Сейчас посмотрю… Нашел! Больница Святого Юлиана в Сен-Фердинане.

— И сколько же времени она провела в этой больнице?

— Вот этого не знаю. Тебе же известно, что медицинская информация закрыта. Ну а кроме того, тебе, наверное, известно, что вообще-то я задаю вопросы, а не ты?

За спиной Люси открылась дверь. Вошла Патриция Ришо и принялась тихонько проверять, всё ли в порядке, всё ли на местах.

— Созвонимся позже, — сказала Люси в трубку и, сжав зубы, отключила связь. Тяжелые расстройства поведения… Психиатрическая больница…

Ее раздумья оборвал скрипучий голос архивистки:

— Ну как? Нашли то, что искали?

Люси вздрогнула:

— Ну… Да… Да. Есть имя той девочки, которую я искала, и название последнего места ее жительства: приют Сестер Милосердия в Монреале.

— Конгрегация серых сестер…

— Что, простите?

— Я сказала, что там размещалась конгрегация Сестер Милосердия, которых и сейчас еще называют не иначе, как серые сестры. Больничное здание перекупил Монреальский университет, в последние недели об этом много писали в газетах. К две тысячи одиннадцатому году все сестры должны перебраться на остров Сен-Бернар, но пока большая их часть все еще занимает крыло В, отказываясь освободить помещение. Их архивы уже переведены к нам, вот вам и удалось найти то, что искали.

Серые сестры… Только этого названия хватило, чтобы у Люси забегали по коже мурашки. Она сразу представила себе словно высеченные из камня лица, тусклые глаза цвета ртути.

— А вы могли бы дать мне список сестер, еще живущих там, в крыле В?

Люси вспомнила о сестре Марии Голгофской. Ришо нахмурила брови.

— Думаю, это возможно. Да.

— И еще объясните мне, что означали ваши слова: «Это был достаточно мрачный период, и все здесь стараются о нем забыть». Я хотела бы знать, о чем идет речь, совершенно точно.

Хранительница на несколько секунд застыла, потом положила на стол тяжелую связку ключей и обвела взглядом бумажные башни.