Трон из костей дракона - Тэд Уильямс

— Я не знаю, — не оборачиваясь, отвечал Хенгфиск. — Меня здесь не было.

Саймон посмотрел на тролля в поисках поддержки, но тот даже не попытался догнать монаха. Вместо этого Бинабик заорал ему вслед:

— Эй, брат Мерзкий Сыск!

Монах немедленно повернулся, совершенно разъяренный:

— Мое имя Хенгфиск, тролль! — Саймон заметил, что краска бросилась ему в лицо.

— Я очень немного делал перевод своему другу, — Бинабик улыбнулся желтой улыбкой. — Потому что он не разговаривает на языке риммеров. Ты говоришь, что не можешь знать, что случалось. Так где же ты был, когда твои собратья были умерщвляемы с неоправданной жестокостью?

Монах, казалось, собирался выплюнуть что-то оскорбительное, но вместо этого из всей силы сжал древо у себя на груди. Потом он сказал:

— Если хочешь, иди за мной и посмотри. У меня нет секретов ни от тебя, ни от моего Бога, тролль.

— Зачем ты разозлил его, Бинабик? — шепнул Саймон. — По-моему, случилось уже достаточно дурного.

Глаза Бинабика превратились в щелки, он не потерял улыбки.

— Может быть, я очень немного жестокий, Саймон, но ты мог слушать, как он говорил. Ты мог видеть его глаза. Не вводись в заблуждение монашеской одеждой. Мы, кануки, слишком часто могли просыпаться ночью и видеть вот такие глаза, как имеет этот Хенгфиск, и факелы, и топоры. Ваш Узирис Эйдон оказался несостоятельным выжечь эту ненависть из его северного сердца.

Чмокнув Кантаке, чтобы она не отставала, Бинабик пошел за гордо выпрямившимся священником.

— Посмотри на себя! — сказал Саймон, удерживая взгляд Бинабика. — Ты полон такой же ненависти.

— Ах! — тролль поднял палец вверх, лицо его было лишено всякого выражения. — Но я никогда не говорю, что верю в вашего этого — прости за выражение — Милосердного Бога.

Саймон набрал в грудь воздуха, чтобы ответить ему, но потом передумал.

Брат Хенгфиск обернулся только один раз и молча принял во внимание их присутствие. Еще некоторое время он не произносил больше ни слова. Свет заходящего солнца едва проникал сквозь густую листву, и вскоре черная фигура монаха превратилась в туманную движущуюся тень. Саймон был поражен, когда он вдруг обернулся и сказал: «Здесь». Он провел их вокруг поваленного дерева, чьи огромные обнаженные корни напоминали чудовищную метлу, метлу, которая могла бы вызвать Рейчел Дракона на героические, легендарные подвиги подметания.

Неожиданное воспоминание о Рейчел, наложившееся на страшные дневные события, вызвало такой удар тоски по дому, что Саймон споткнулся и вынужден был ухватиться за корявый ствол. Хенгфиск, стоя на коленях, подбрасывал ветки в костер, разожженный в неглубокой яме. По обе стороны костра лежали люди.

— Это Лангриан, — сказал брат Хенгфиск, указывая на лежащего справа человека, чье лицо почти полностью скрывала окровавленная повязка из мешковины. — Он единственный, оставшийся в живых, из всего аббатства. Когда я вернулся, я нашел его там. Я думаю, милостивый Эйдон скоро заберет его к себе.

Даже в меркнущем свете Саймон видел, какой белой и восковой была кожа умирающего. Хенгфиск подбросил в огонь еще веток, а Бинабик, ни разу не взглянув на риммерсмана, опустился на колени рядом с раненым и начал осторожный осмотр.

— Это Дочиас, — сказал Хенгфиск, указывая на второго человека. Тот лежал так же неподвижно, как и Лангриан, но никаких ран не было видно. — Я пошел искать его, когда он не вернулся после обычного бдения. Когда я принес Дочиаса обратно в аббатство — на руках, — с горькой гордостью добавил он, — я нашел всех… нашел всех уже мертвыми. — Он сотворил на груди знак древа. — Всех, кроме Лангриана.

Саймон подошел поближе к брату Дочиасу, молодому, тонкому, длинноносому эрнистирийцу с давно не бритым подбородком.

— Что случилось? Что с ним?

— Я не знаю, мальчик, — ответил Хенгфиск. — Он безумен. Он подхватил какую-то болезнь мозга. — Монах отвернулся, чтобы поискать немного хвороста.

Саймон некоторое время наблюдал за Дочиасом. Вскоре он заметил, что дыхание больного стало тяжелее, а тонкие веки задрожали. Когда юноша отвернулся посмотреть на Бинабика, который осторожно разматывал повязку Лангриана, из-под черной рясы Дочиаса как змея выскользнула белая рука и с ужасающей силой вцепилась в рубашку Саймона.

Дочиас, так и не открывая глаз, напрягся, спина его выгнулась, голова билась о землю.

— Бинабик! — в ужасе закричал Саймон. — Он… он…

— Ааахххх! — голос, вырвавшийся из напряженного горла Дочиаса, был хриплым от боли. — Черная карета! Она едет за мной! — Он снова забился, как рыба, вытащенная из воды. Его слова бросили Саймона в бездну проснувшегося ужаса.

Вершина холма… Я помню что-то… и скрипят черные колеса… О Моргенс, что я здесь делаю?

Мгновением позже, пока изумленные Бинабик и Хенгфиск смотрели на все это через костер, Дочиас притянул Саймона к себе, так что лицо юноши почти касалось обескровленных губ эрнистирийца.

— Они увозят меня обратно, — шипел монах, — обратно… обратно в… это ужасное место! — неожиданно его глаза распахнулись и слепо уставились на Саймона. Юноша никак не мог ослабить хватку монаха, несмотря на то, что Бинабик был уже тут и пытался помочь ему освободиться.

— Ты знаешь! — стонал монах. — Ты знаешь, кто это! Ты был отмечен! Отмечен, как и я! Я видел их, видел, это были белые лисицы! Они были во сне! Белые лисицы! Они были посланы Хозяином, чтобы он положил лед в наши сердца и чтобы они увезли наши души в их черной, черной карете!

И тут задыхающийся, всхлипывающий Саймон наконец освободился. Бинабик и Хенгфиск держали извивающегося монаха, пока он наконец не стих. В темный лес вернулась тишина, окружив маленький костер, как бездны ночи обнимают умирающую звезду.

Он стоял посреди огромного открытого пространства, в центре пологой чаши, поросшей травой. Он был единственной частичкой бледной человеческой жизни, окруженный этим растительным буйством. Саймон никогда еще не чувствовал себя таким открытым прямому взгляду бессердечных небес. Края поля-чаши неуклонно поднимались вверх, смыкаясь в конце концов с каменно-серым небом.

В этом безличном, застывшем безвременье могли пройти незаметно секунды и годы. Но вот пришло время, и горизонт был взломан.

Поднялся воющий ветер. С тяжелым скрипом у самого горизонта возникло бесконечно черное Нечто. Оно неуклонно вздымалось вверх, пока его черная тень не пересекла все поле. Возникновение тени было таким внезапным, что казалось, она упала на землю с глубоким, невыносимо низким гудением, прошедшим мгновенной вибрацией по костям Саймона.

Огромный силуэт возникшего видения четко вырисовывался на фоне неба, когда оно неожиданно застыло на самом краю долины. Это было колесо. Чудовищное черное колесо, высокое, как самые высокие из башен. Погруженный в пучину его тени, Саймон в изумлении смотрел, как оно мучительно совершает свой роковой поворот.