Игра Времен - Наталья Резанова

О том же, что считала магией Линетта, у Карен были самые смутные понятия. Никогда это ее не занимало и не волновало. Так, слышала какие-то женские разговоры, точнее, обрывки разговоров, потому что не прислушивалась. И не забыла разве что потому, что ничего не забывала. Поэтому и сказала Линетте про костер. А теперь, значит, придется идти. Хотя еще неизвестно… В сущности, это проверка для них обеих. Если Линетта не решится на это, значит, ее любовь к Торгерну не так уж сильна, и Карен придется строить свои действия из этой предпосылки. Если она решится… А если идти? Ворожить? Ведь она не хотела нарушать естественный ход событий, а в данной ситуации это и будет естественно. Хоть бы знать, как это делается! Однако вряд ли госпожа большой знаток волшебства. Вероятно, слышала такие же разговоры. Следовательно, можно будет изобразить… создать видимость магии…

Но ведь это же будет ложь! Обман. Она никогда никого не обманывала.

Даже в гневе, даже в отчаянии. А сейчас готова решиться на это в холодном разуме?

Да. Ну и что? Я никогда не опускалась до колдовских штучек, когда могла честно лечить людей. Не хотите меня лекаркой, хотите меня ведьмой – будет вам ведьма! – подумала она с такой злобой, что сама ужаснулась своей окрепшей в ненависти душе. И взмолилась:

– О Господи всемилостивый, дай мне быть доброй. Я должна быть доброй. Не допусти меня направить силы свои на зло. Ты и так видишь, сколько я терплю ради добра…

Найденные слова несколько ее успокоили. Да, это будет обман. Но ради добра.

Ночь Середины Лета, или канун святого Иоанна, или ночь костров была самым веселым праздником в княжестве из всех праздников года. Готовились к нему загодя, порядок упал, но Карен пребывала в полном спокойствии. Она знала: Линетта не хотела посылать гонца к Торгерну, но Флоллон наверняка это сделал. Следовательно, Торгерн приедет либо накануне праздника, и тогда ворожба отменяется, либо сразу после праздника, и это будет приписано успеху ворожбы.

Он не приехал. Начало праздника она наблюдала, стоя, как всегда, на стене. На закате солнца добыли огонь для большого костра, сложенного во дворе крепости. Среди связок хвороста и дров был всажен высокий кол, точнее, просушенное бревно, когда-то бывшее стволом молодого дуба, на него насадили огромное тележное колесо, с которого свисали веревки. И толпа жадно следила, как девять сильных мужчин, взявшись за концы веревок, двигались, вращая колесо вокруг оси. В первом ряду, подбоченившись, стоял Флоллон, рядом с ним – высокородный Сигферт. Все сколько-нибудь заметные лица из окружения князя и приезжие из Вильмана красовались неподалеку от костра. Аврелиан уехал в Малхейм накануне, но отец Ромбарт был здесь. Вид он имел еще более пришибленный, чем обычно, – но что он мог поделать с этим торжеством языческих нравов? Вероятно, про себя он молился о том, чтобы огонь не загорелся. Тщетно. По соломенному жгуту, обвивавшему столб, пробежало пламя, и, когда солнце коснулось края горизонта, костер разгорелся, и общий радостный вопль отразился от камней двора и крепости. Вскоре все пылало – костер, столб и колесо наверху, и каждый пытался выхватить из огня головню для своего костра или набрать углей. Это считалось счастливой приметой. В Тригондуме не было такого обычая, там огонь для костров приносили из домашних очагов.

Пора было возвращаться к себе и ждать. Когда совсем стемнело, за ней прислали. Не сама пришла. Ну, пусть…

Они встретились у ворот крепости. Линетта была в белом плаще, простом платье и башмаках. У кого-нибудь из прислужниц, верно, взяла. За спиной ее маячили двое дюжих охранников.

Ладно, по долине пусть проводят, а дальше – прости, Господь!

Долина пылала бесчисленным множеством огней. С наступлением темноты процессия, неся факелы и угли из большого костра, спустилась из ворот крепости. Шли сюда и люди из окрестных деревень. Чем больше костров, чем больше огня – тем больше удачи, тем обильнее урожай – так верили они все. Мужчины и женщины в венках плясали и пели, прыгали через огонь, взявшись за руки и поодиночке, бегали с горящими головнями от костра к костру. О том же, что творилось в стороне от костров, лучше не говорить.

Карен скорее угадала, чем увидела смятение Линетты. Вряд ли ей когда-либо приходилось спускаться со своих высот вот так, в ночь, в толпу. Для самой же Карен в этой картине не было ничего нового. Каждый год такие же праздники происходили за городской стеной в долине Трига, и Карен там постоянно бывала. Конечно, не ради собственного удовольствия. По обязанности. Где веселье – там обжорство, пьянство, драки, поножовщина. Без лекаря никак не обойтись. И уж, ясное дело, тогда ей и в голову не пришла бы мысль о ворожбе. И сейчас она шла легко, с наслаждением ощущая землю босыми ногами, в свободном своем платье и широком плаще, а в котомке среди пучков сухой травы лежал острый нож – так, на всякий случай, знать об этом всем не обязательно. За ней двигалась, осторожно ступая, Линетта, а еще дальше – охранники.

Долина крутилась вокруг них и пела неразличимыми голосами. С холма катились пылающие колеса. Ничего более напоминающего образ безумия, владеющего этой ночью, нельзя было придумать.

Они шли по залитой огнями долине. Карен уверенно забирала влево. Везло им необыкновенно. Никто их не хватал и не преграждал дорогу. Сыграло тут роль присутствие телохранителей или собственная сила Карен, но только они проходили словно по коридору среди мечущихся теней.

Но огней вокруг них становилось все меньше, и Карен, остановившись, указала туда, где они вовсе пропадали.

– Там – Громовая пустошь.

Это были первые слова, которые она произнесла за ночь. И остановилась в нескольких шагах. Ей не было слышно ни слова, да и не нужно слышать. В княжестве ни один человек в здравом уме не сунется на Громовую пустошь. Тем более ночью. Тем более этой ночью. Когда Карен упомянула Громовую пустошь в разговоре, Линетта наверняка должна была порасспросить, что это такое. И теперь она отсылает прочь свою охрану. Это говорит за себя. А ей, похоже, не привыкли возражать. Это тоже кое-что… Помялись и отступили.

Линетта увидела, как молчаливая фигура двинулась вперед. Она промедлила мгновение, потом поспешила догнать. Они шли, и странно было, до чего быстро бурлящая, многоголосая ночь превратилась в безмолвную и безлюдную. Сначала они поднимались по пологому склону, потом оказались в месте пустынном и непонятном. Редкий кустарник, высокая трава, которую никогда не выкашивали, с песчаными проплешинами. С реки, сейчас невидимой, тянуло холодом. И никого, никого. Громовая пустошь, по общему убеждению, была прибежищем злых сил, и только святой либо волшебник, наделенный большой властью, мог противостоять им.

Далеко позади остались праздничные костры, но, к удивлению Линетты, темнее не стало. Даже напротив. Ночь светилась как бы сама собой.

– Какая ночь! – пробормотала Линетта. – Не нужно никаких костров, все видно.

Карен обернулась. Она шла теперь, то и дело нагибаясь – собирала в охапку хворост и сухую траву.

– Даже если бы было совсем темно, – заметила она, – нас все равно бы увидели.