Дерево растет в Бруклине - Бетти Смит

– Сисси придет через полчаса, – объявила Эви, ворвавшись в комнату. Взглянув на Кэти, Эви сдернула простыню с кровати Фрэнси, привязала один конец к спинке кровати Кэти, а другой конец вручила сестре.

– Держись за это и подтягивайся, – сказала она.

– Который час? – прошептала Кэти, с огромным трудом подтянувшись на простыне, от усилия ее лицо снова покрылось потом.

– Какая тебе разница, – жизнерадостно ответила Эви. – Ты никуда не опаздываешь.

Кэти попыталась улыбнуться, но судорога боли стерла улыбку с лица.

– Нам нужно больше света, – решила Эви.

– Но лампа режет ей глаза, – возразила Фрэнси.

Эви сняла стеклянный колпак со светильника в гостиной, смазала его изнутри мылом и надела стеклянный шар на светильник в спальне. Когда зажгли газ, свет получился рассеянный, мягкий, не режущий глаза. Несмотря на теплый майский вечер, Эви развела огонь в камине. Она отдавала команды Фрэнси, и та носилась по квартире, выполняя их. Налила воды в чайник, поставила его на плиту. Отмыла эмалированный тазик, залила в него бутылку прованского масла и поставила рядом с плитой. Грязную одежду вытряхнула из корзины для белья, накрыла ее старым, но чистым одеялом и водрузила на два стула возле плиты. Все обеденные тарелки Эви поставила в плиту, чтобы нагреть, и велела Фрэнси класть горячие тарелки в корзину, а когда остынут, заменять.

– У вас приготовлена одежда для ребенка?

– За кого вы нас принимаете? – возмущенно спросила Фрэнси и достала стопочку – четыре самодельные фланелевые распашонки, четыре подгузника, дюжину вручную подрубленных пеленок и четыре ветхие рубашечки, которые когда-то от Фрэнси перешли к Нили.

– Я все сделала своими руками, кроме рубашек, – с гордостью призналась Фрэнси.

– Гм. Похоже, твоя мама ждет мальчика, – заметила Эви, глядя на стежок «елочка»: все распашонки были прошиты голубыми нитками. – Что ж, поживем – увидим.

Когда пришла Сисси, сестры вместе вошли в спальню, приказав Фрэнси остаться. Она слушала их разговор, стоя у двери.

– Пора звать повитуху, – сказала Сисси. – Фрэнси знает, где она живет?

– Я с ней не договаривалась, – ответила Кэти. – У нас нет пяти долларов на повитуху.

– Может, мы с Сисси наскребем денег… – начала было Эви.

– Слушайте, – перебила ее Сисси. – Я родила десять… точнее, одиннадцать детей. У тебя трое, у Кэти двое. Итого на троих шестнадцать родов. Так неужели мы не сможем нормально принять ребенка?

– Правильно. Мы сами примем роды, – решила Эви.

Они закрыли дверь в спальню. Теперь Фрэнси улавливала только их голоса, но слов разобрать не могла. Фрэнси обиделась на теток за то, что они прогнали ее, и это после того, как она совершенно самостоятельно помогала матери столько времени. Она заменила в корзине остывшие тарелки на две нагретые. Она чувствовала свое полное одиночество в этом мире. Жалела, что Нили нет дома – повспоминали бы с ним былые времена.

Фрэнси, вздрогнув, открыла глаза. Не может быть, чтобы она задремала. Быть такого не может. Она пощупала тарелки в корзине. Холодные. Быстро заменила их. Корзина должна стоять нагретая – она предназначалась для ребенка. Фрэнси прислушалась к звукам из спальни. Они изменились за то время, что она клевала носом. Неспешные шаги сменились стремительной беготней, вместо тихого разговора тетки обменивались короткими резкими репликами. Фрэнси посмотрела на часы. Половина десятого. Эви вышла из спальни, прикрыв за собой дверь.

– Вот пятьдесят центов, Фрэнси. Сбегай, купи четверть фунта сливочного масла, пачку галет и пару апельсинов. Попроси у продавца тех, что с рубчиком. Скажи, для больной.

– Но все магазины уже закрыты.

– Ступай в еврейский квартал. Они всегда работают.

– Я схожу утром.

– Делай, что тебе велят, – резко ответила Эви.

Фрэнси отправилась с неохотой. На последнем лестничном пролете ее настиг душераздирающий животный вопль. Она остановилась, не зная, то ли вернуться обратно, то ли идти дальше. Вспомнила строгий приказ Эви и продолжила спускаться. Когда открывала дверь, услышала второй крик, еще ужаснее. Она обрадовалась, что оказалась на улице.

В одной из квартир похожий на обезьяну извозчик, который как раз велел несчастной жене ложиться в постель, услышав первый вопль Кэти, воскликнул: «О боже!» Когда последовал второй вопль, он сказал:

– Надеюсь, она не будет так орать всю ночь – а то я глаз не сомкну.

Его похожая на девочку жена расстегнула платье и всхлипнула.

Флосси Гэддис и ее мать сидели на кухне. Флосси шила очередной наряд, на этот раз из белого атласа – он предназначался для вновь отложенной свадьбы с Фрэнком. Миссис Гэддис вязала из серой шерсти носок для Хэнни. Хэнни умер, конечно, но его мать всю жизнь вязала ему носки и не могла расстаться с этой привычкой. Услышав первый крик, миссис Гэддис спустила петлю.

Флосс сказала:

– Все удовольствия достаются мужчинам, а женщины страдают.

Ее мать ничего не сказала. Она вздрогнула, когда Кэти закричала второй раз.

– Как-то непривычно шить платье с двумя рукавами, – сказала Флосс.

– Да.

Некоторое время они работали в тишине, потом Флосс снова заговорила:

– Интересно, стоят ли они того? Дети, я имею в виду.

Миссис Гэддис подумала об умершем сыне и об изуродованной руке дочери. Она ничего не сказала. Ниже склонила голову над вязаньем. Вернулась к тому месту, где спустила петлю, и подняла ее.

Тощие сестры Тинмор лежали в своих холодных девичьих постелях. Они сжали друг другу руки.

– Слышишь, сестра? – спросила мисс Мэгги. – Вот почему я отказала Харви – тогда, давно, когда он сделал мне предложение. Я боялась именно этого. Очень боялась.

– Не знаю, – ответила мисс Лиззи. – Иногда мне кажется, что лучше уж страдать, мучиться, кричать от боли, пережить эти нечеловеческие муки, чем просто… прозябать.

Она подождала, пока не затих очередной крик, и добавила:

– По крайней мере, она знает, что жива.

Мисс Мэгги ничего не ответила.

Квартира напротив Ноланов пустовала. Еще одну квартиру занимал поляк, который работал охранником в порту, с женой и четырьмя детьми. Он наливал в стакан пиво из банки, когда услышал крик Кэти.

– Ох, эти женщины! – презрительно сказал он.

– Заткнись ты! – обрезала жена.

Все женщины в доме напрягались, заслышав крики Кэти, и страдали вместе с ней. Единственное, что объединяло всех женщин, – понимание того, как тяжко давать новую жизнь.

Фрэнси пришлось долго идти по Манхэттен-авеню, пока ей не встретилась еврейская молочная лавка, которая работала. Галеты продавались в другом месте, и наконец она нашла фруктовый ларек с апельсинами. На обратном пути Фрэнси посмотрела на большие часы, которые висели над аптекой Кнайпа, и обнаружила, что уже половина одиннадцатого. Фрэнси, в отличие от матери, не интересовалась временем.