Особые отношения - Дуглас Кеннеди

— Мудрый ответ, — одобрила Сэнди. — Как думаешь, твоя интервьюерша оценила?

— По-моему, да. Вообще, мне кажется, я произвела не нее неплохое впечатление. Хоть что-то для начала. Но сейчас главное — найти работу и показать, что я могу снова стать «активным членом общества».

— А ты уверена, что уже и правда готова работать? Я хочу сказать…

— Я знаю, что ты хочешь сказать. И могу тебе ответить: у меня нет выбора. Мне отчаянно нужны деньги и отчаянно нужно доказать тем, кто принимает решение, что я могу работать.

Однако найти работу оказалось сложнее, чем я думала. Начать с того, что в Лондоне у меня практически не было профессиональных контактов: два-три газетных редактора, с которыми я успела познакомиться за краткое время работы здесь, да еще продюсер Си-эн-эн по имени Джейсон Фаррелли — с ним мы подружились года два назад в Каире, где он четыре месяца был в командировке. С тех пор его понизили и сослали в гетто — «Деловые новости» в лондонском отделении. При этом он получил достаточно высокую должность в европейском отделении «Деловых новостей». Это означало, что дозвониться, до него будет непросто: начальники такого ранга обычно не отвечают на звонки сами. Оставив ему пять сообщении, я решила попытать счастья с вышеупомянутыми редакторами. С одной из них, Изабеллой Уолкотт, мы познакомились несколько месяцев назад. Служила она в «Дейли мейл» заместителем редактора отдела. В свое время, работая над материалом о лондонских нравах, я пригласила ее на обед, потому что у нее незадолго до этого вышла юмористическая книжка на ту же тему. Она запомнилась мне как женщина, у которой безукоризненное аристократическое произношение сочеталось с привычкой в нейтральной беседе через слово вставлять слово «жопа»; которая выпила пяток явно лишних бокалов «Совиньон Блан», но в конце обеда сказала: «Если когда-нибудь придет в голову хорошая идея, что-нибудь подходящее для публикации в «Мейл» — звоните».

Именно это я сейчас и собиралась сделать. Мне даже удалось отыскать ее визитную карточку с прямым телефонным номером. Но, взяв трубку и услышав мое имя, она отрывисто поинтересовалась:

— Мы встречались?

— Я — корреспондентка «Бостон пост», пару месяцев назад мы с вами обедали. Не помните?

Неожиданно у нее изменился тон, она явно расслабилась.

— А… да… верно. Вообще-то, я сейчас не могу говорить…

— Можно я перезвоню позже? У меня появились кое-какие идеи, а вы говорили, если я когда-нибудь решу написать что-то для «Мейл»…

— Боюсь, сейчас у нас материалов выше крыши. Но знаете, что мы сделаем… пришлите мне свои идеи по электронной почте, а я посмотрю. Идет? А сейчас мне надо убегать, опаздываю. Пока.

Я отправила ей пару своих предложений, не рассчитывая на ответный звонок.

И правильно сделала, что не рассчитывала.

Еще я позвонила сотруднику журнала «Сандей телеграф» — его звали Эдвард Дженсен. Когда-то, еще во Франкфурте, они работали с Тони. Ко мне ой относился вполне дружелюбно. Его прямой номер у меня тоже был. Он тоже ответил мне весьма неприветливо. Только, в отличие от Уолкотт, говорил он не резко, а скорее как-то нервно.

— Боюсь, вы меня застали в неудачный момент, — сказал он. — Как дела у Тони?

— Ну…

— О господи, какой я идиот. Мне же говорили…

— О чем?

— Ну, что вы с ним… э… простите, ради бога. Мне еще говорили, что вы хвораете.

— Сейчас я здорова.

— Хорошо, хорошо. Но… э… мне сейчас нужно бежать на совещание. Может, я вам перезвоню?

Я дала ему свой номер, понимая, что он не перезвонит. И оказалась права.

По его смущенному тону я поняла, что слух о нашем разводе курсирует по журналистскому Лондону. Поскольку Тони в этом мире знали все, естественно, что нашу историю люди знали только в его интерпретации. А следовательно, тот же Эдвард Дженсен слышал, что я совершенно сбрендила, пыталась убить собственного ребенка… А значит, от меня нужно держаться как можно дальше.

Джейсон Фаррелли, по крайней мере, мне все же перезвонил. Он, по крайней мере, был со мной внешне приветлив. Тем не менее он сразу дал мне понять, что а) он безумно занят и б) сейчас нет ни малейшей надежды найти хоть какую-то работу в его ведомстве.

— Ты ведь знаешь, какие жуткие были сокращения в результате слияния… Черт, я сам-то еле удержался, просто повезло, что не вылетел… и уж поверь мне, «Деловые новости» совершенно не соответствуют моим представлениям о хорошей и интересной работе. Но это неважно, я так рад, что ты объявилась. Как тебе Лондон, нравится?

Вот он, чисто американский способ преподносить неприятные новости: невероятно сочувственно и сердечно, энергично и сверхпозитивно… даже если то, что ты пытаешься донести, просто ультранегативно. Английский же подход в корне отличается: здесь дурные вести вам либо смущенно промямлят, либо выложат с беспощадной резкостью. Честно говоря, я предпочитаю последнее. По крайней мере, знаешь, на что рассчитывать, и не тешишь себя пустыми надеждами, которые порождает это напускное радушие — вроде того, что изобразил Джейсон Фаррелли.

— Знаешь, Салли, было бы здорово повидаться, а? А на счет работы… никогда же не знаешь, может быть… я не знаю… вдруг удастся найти тут что-нибудь для тебя.

Это последнее замечание меня слегка насторожило, но, поскольку впервые за все время я услышала что-то сколько-нибудь обнадеживающее, отчаянно хотелось верить, что он и впрямь сможет мне помочь.

— О, Джейсон, это было бы просто невероятно!

— Одна проблемка, — сказал он. — Меня на три недели переводят в Париж… наш тамошний представитель должен съездить в Штаты, кто-то у него умер в семье. Так что через два дня я уезжаю. И график на эти дни у меня просто сумасшедший, сама понимаешь, все забито.

— Ну а я практически свободна — так что, если выкроишь полчасика, я подстроюсь…

— Тогда, может, в девять пятнадцать завтра утром?

— Куда подъехать?

— Знаешь «Набережную», ресторан в Олдвике? У них можно позавтракать. Времени у меня мало. От силы полчаса.

Я надела свой единственный приличный черный костюм, полученный из чистки, и — хотя это было мне совершенно не по средствам — ухнула тридцать фунтов на стрижку и укладку в парикмахерской на Патни Хай-стрит. В ресторан я прибыла на пятнадцать минут раньше срока. Он оказался этакой ультрамодной империей пищи — кругом хром, стекло, лоск и глянец. Даже сейчас, в утреннее время, зал был заполнен богато одетыми клиентами, которые громко переговаривались, перекрывая шум и грохот, царивший вокруг. Меня проводили к столику, который Джейсон зарезервировал на свое имя. Я заказала капучино, читала «Индепендент» — и ждала.

— Девять пятнадцать… девять тридцать… К этому времени я заволновалась, поскольку к одиннадцати должна была поспеть в Уондзуорт на еженедельное свидание с Джеком. Для этого мне необходимо было уйти из ресторана не позднее девяти сорока пяти. Я все время спрашивала, не звонил ли мне Джейсон. Извините, никто не звонил, был ответ.