Миф об идеальном мужчине - Татьяна Устинова

– Ирина Николаевна, – заговорил он, терпеливо дослушававтоответчик, – это снова Ларионов.

– Да? – спросила она. – Я слушаю вас, Андрей.

– Спасибо вам за альбомы, – поблагодарил он неловко. – Ониуже у меня. Вы не знаете, откуда у вас в альбоме такая… типографская фотографияНатальи Рогожской? И кто она такая? Я о такой актрисе не слышал даже.

– Она была не актриса, – сказала Ирина. – Она была певица.Пела в оперетте и, говорят, была знамени – та. Мои родители, например, ее оченьхорошо помнят. А в альбоме она оказалась… Это Сережина фотография, Андрей. Онау него была в детдоме. Единственное, что осталось у него от настоящей семьи.Так он мне, по крайней мере, рассказывал. Он долгое время был уверен, что онаего настоящая мать, но она, конечно, никакого отношения к нему не имела….

– Откуда это известно? – перебил Андрей.

– Лидия Петровна и Леонид Андреевич, прежде чем усыновитьСережку, целое расследование провели, и Наталья Рогожская оказалась совсем нипри чем.

– А кто при чем? – спросил Андрей.

– Мы так и не узнали, Андрей. Его мать умерла, а про отцавообще никаких данных. Наверное, эта фотография была у них дома и он,маленький, почему-то схватил ее, когда его увозили… в детдом. Он любил ее иберег, как ребенок бережет медведя, с которым спал в детстве.

– Понятно, – сказал Андрей. – Понятно, спасибо… КлавдияКовалева тоже выяснила, что ее мать умерла, а про отца сведений никаких нет.

Андрей бросил фотографию на стол и поднялся, чтобы включитьчайник. Что-то опять захотелось кипятку.

Дождь не переставая шелестел за окнами, и было пасмурно,сумрачно, маетно. Серые тени скользили по комнате и пропадали в углах. Опершисьруками о подоконник, Андрей смотрел вниз, во двор и ждал, когда закипит чайник.Чайник уютно, по-домашнему шумел, и в прокуренной выстуженной комнатестановилось теплее.

Скорей бы выходные, что ли…

Андрей налил кипятка в кружку и посмотрел с тоской. Питькипяток было противно, но больше пить было нечего. Осторожно держа кружку, онповернулся, чтобы идти к столу, и замер. Фотография на столе в серомпредвечернем свете видоизменилась, изображение как будто поплыло, смялось, иАндрей увидел то, чего никак не мог увидеть раньше.

Он обжегся, замычал, ткнул кружку на подоконник и посмотрелеще раз. Он был уверен, что не ошибается.

– Черт возьми, – сказал он сам себе и поднял фотографию кглазам. – Вот черт возьми…

Клавдия сидела и распечатывала на компьютере латинскиеназвания лекарств, чтобы потом их можно было приделать на выдвижные ящики. Еесмена закончилась два часа назад, но, строго следуя Андреевым инструкциям, онане ушла, а уселась за работу, до которой ни у кого не доходили руки. И не дошлибы, если б не Ларионов и его распоряжение.

Клавдия печатала, изредка сверяясь с длиннющим списком,вздыхала и думала об Андрее.

Он неизвестно зачем позвонил ей утром, он сказал ей, чтоприедет и заберет ее, и она целый день осторожно нюхала воротник его свитера, вкоторый была одета. Воротник очень слабо, почти неслышно, пах Андреем, иКлавдию это радовало.

– К телефону, Клава, – крикнула пробегавшая мимозаместительница Наталья Васильевна. – В зал, к телефону, Клава!

Клавдия вздрогнула и уронила на пол списки, в которыесмотрела.

Ларионов. Неужели Андрей? Больше вроде и некому…

– Да! – сказала она в трубку. – Я слушаю!

И отвернулась от Лиды, которая улыбалась ее поспешности иявно прислушивалась.

– Клава, это я, – сказал в трубке страдающий Танин голос. –Я только приехала, еще даже в ванну не влезла. Ты как?

Клавдия была так разочарована, что ей стало стыдно. Танькадесять с лишним лет была ее самой лучшей подругой, а она, Клавдия, даже неможет себя заставить обрадоваться!

– Ау! Клава! – позвала из трубки Танька. – Что с тобой? Илиэто не ты?

– Это я, – призналась Клавдия, – и со мной ничего. У менявчера опять сумку отняли и обратно уже не вернули. В сумке был паспорт. Твойбрат сказал, что паспорт здесь имеет первоочередное значение.

– Что? – переспросила Таня. – Ты что? Бредишь, Ковалева?Опять сумка? И на этот раз еще и паспорт?!

– Да, – сказал Клавдия. – Он меня толкнул, я упала, разбилаколенки, вымочила куртку, порвала джинсы и долго валялась в луже. Толкнул,конечно, не брат, а жулик.

– Ну ты даешь! – сказала Таня с восхищением. – И чтоЛарионов говорит?

– Говорит – надо подумать, – сказала Клавдия.

Ее страшил момент объяснений с подругой. Конечно, Таня всепро нее знает и очень сочувствует, но одно дело – сочувствие, и совсем другое –пикантный эпизод с ее ночевкой в постели Андрея Ларионова.

– Я не могла идти домой, – твердо сказала Клавдия, решив,что лучше выложить все сразу. – А тебя не было. Я ночевала у Андрея.

Воцарилось молчание, столь красноречивое, что Клавдия дажеулыбнулась тихонько, хотя бояться не перестала.

– Неужели? – спросила Танька, как показалось Клавдии, оченьхолодно. – Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне показалось, ты сказала, чтопереспала с моим братом.

– Да, – подтвердила Клавдия.

– Гениально, – сказала Таня. – Стоило один раз в жизниуехать из Москвы, и все произошло. Ты не разочаровалась в своих чувствах,Ковалева?

Клавдия с облегчением перевела дух. Самое страшное былопозади – Таня не бросила трубку и не потребовала объяснений. Клавдия была ей заэто несказанно благодарна.

– Клавка, ты что там? Непрерывно грезишь о Ларионове? – Таняпостучала чем-то по трубке, и Клавдии пришлось отодвинуть ее от уха. – Я всееще здесь. Твоя лучшая подруга хочет с тобой поговорить. Ты меня слышишь?

– Слышу, – согласилась Клавдия.

– Ты сегодня опять у Ларионова ночуешь?

– Опять, – сказал Клавдия и покраснела.

– То есть мне приезжать нет никакого смысла, да? Вы сЛарионовым вряд ли будете рады видеть нас с Павловым?

– Мы всегда… – заговорила Клавдия и осеклась.

“Мы всегда” – это были слова из совсем другой жизни. Не изжизни Клавдии Ковалевой. Кажется, впервые она сказала “мы”.

“Мы” – это Андрей и я. Я и Андрей. Мы всегда рады вам сПавловым. Мы всегда рады принять гостей. Мы ждем вас к восьми часам.

Нет, не может быть, чтобы это могла сказать она, КлавдияКовалева.