Мне снится нож в моих руках - Эшли Уинстед

class="p1">Днём позже тот же самый коп, который волок меня, обожжённую и истекающую кровью, от Блэквельской башни, отстегнул мои наручники от больничной кровати.

– Никаких обвинений, – хрипло сказал он. – Вы свободны.

Я потёрла запястья.

– Спасибо.

Он прищурился.

– Если бы меня спросили, вы были бы за решёткой и решать, виновны ли вы, стали бы присяжные. Но, похоже, на этот раз победил суд общественного мнения.

Он помахал рукой, чтобы я встала с кровати. Я сделала осторожный шаг, держась для баланса за кровать.

– Одежда на стуле. Переоденьтесь в женской уборной на том конце коридора. – Коп оглядел меня с ног до головы. – Вы же не хотите, чтобы ваша обожающая публика увидела вас в таком виде.

Я нахмурилась, глядя, как он поспешно уходит, потом пожала плечами и собрала одежду – купленную Джеком в ближайшем супермаркете, спасибо ему – и пошла одеваться.

Я была свободна. Пока я одевалась и умывалась, мои руки никак не переставали трястись. Меня больше ничто не держало, и я пошла по больничным коридорам и вышла через главный вход. Я сделала большой глоток холодного осеннего воздуха.

И тут я услышала крики. На другой стороне парковки за входом в больницу следили, как стервятники, репортёры. Им, наверное, подсказали, что меня сегодня выписывают. Я замерла, глядя, как они бегут ко мне; фотографы поднимают камеры; каждый щелчок вызывает яркую вспышку, которая жжёт глаза. Репортёры забросали меня вопросами:

– Джессика! Каково это – убить своего бывшего парня? Что вы думаете об обвинениях, что он убил Хезер Шелби? Как вы ответите на заявление её родителей, что вы – ангел-мститель?

Я вертелась в поисках прохода мимо них, но они окружили меня, не давая выйти. О, господи, я никогда отсюда не выберусь. Так и буду поймана здесь, во власти любопытных вопрошающих. Я отшатнулась назад, схватившись за бок.

Послышался заглушающий журналистов рёв двигателя. Будто мираж, через парковку на мотоцикле влетел Куп, заставив репортёров разбежаться с пути. Он остановился прямо передо мной и откинул щиток шлема.

– Залезай.

На то, чтобы мой мозг отмёрз, потребовалось мгновение – и тогда я побежала и запрыгнула на заднее сиденье мотоцикла, вцепившись в брошенный мне шлем. Он завёл двигатель и развернул нас. Сквозь шум я скорее видела, чем слышала, как репортёры, раскрыв рты, кричали нам вслед, когда мы рванули с места.

Резко ускорившись, мы вылетели с парковки и помчались по улицам, пролетая мимо кафешек, в которых я когда-то занималась, двориков баров, в которых мы выпивали по ведру пива, зелёным улицам, по которым я ходила миллион раз. Мы проехали мимо Ист-Хауза, где всё началось, и Бишоп-Холла, где всё закончилось, промчались мимо расплывшейся перед глазами Арки Основателей. И вот мы и правда оказались на свободе, подальше от города, там, где улицы были более пустыми, широкими и деревенскими. Ветер трепал мои волосы и леденил кожу, но мне было всё равно. Мы сбежали.

Спустя десять минут дороги через фермы Куп замедлился и остановился возле рощицы деревьев. За дни, проведённые мной в больнице, Уинстон-Салем загорелся яркими цветами. Деревья, возле которых Куп припарковался, роняли красно-коричневые и жжёно-оранжевые по краям листья.

Он поставил мотоцикл на подножку, перекинул через него свою длинную ногу и потянул за шлем, выпустив на свободу локоны тёмных волос. Я сделала то же самое; у меня свело живот. Несмотря на прохладный воздух, у меня на шее выступил пот. Что он скажет? С чего мне начать?

Куп бросил свой шлем на землю и пошёл к деревьям; под его ногами хрустели листья. Я пошла за ним. Когда он наконец остановился, облокотившись спиной о дерево, и повернулся ко мне, я почувствовала каждый разделяющий нас дюйм воздуха.

Он убрал волосы со лба.

– Больше никаких наручников.

– Я слышала, что это тебя мне надо благодарить.

– Помнишь, как в колледже ты мне сказала, что мне никогда не стать юристом, потому что я – чересчур преступник? Не потратить ли нам минутку на то, чтобы проникнуться иронией?

Я скрестила руки на груди.

– Твой юмор, как всегда, чрезвычайно ко времени.

– Это я умею.

– У тебя снова есть мотоцикл.

Он пожал плечами.

– Я взял его напрокат. Не знаю, возвращение сюда пробудило во мне ностальгию. – Он поднял глаза, когда я этого не ожидала, и яркость его глаз

– Я в порядке. – Я сделала шаг вперёд и потянулась к месту на груди Купа, где Минт его порезал, но остановилась прежде, чем дотронулась. – Ты?

Куп положил свою руку на мою и прижал их обе к своей груди. Его футболка под моими пальцами была холодной. – Всего лишь царапина.

Я убрала руку. Я должна была спросить, даже если какая-то часть меня боялась ответа:

– Что происходит с Каро?

Я знала, что сейчас последует: «Мы помирились, она сейчас в гостинице, ждёт пока я попрощаюсь», – или: «Я отдал себя ей на милость, и она меня простила», – или: «Она дома, в Гринвилле, планирует нашу свадьбу, а я просто заканчиваю с делами».

Я закрыла глаза.

– Ты её слышала. Она больше никогда не хочет иметь с Ист-Хаузской семёркой ничего общего. Она уехала из больницы прямо к своим родителям.

Я от удивления открыла глаза.

– Я знаю, что она ненавидит нас – но тебя?

Глаза Купа дали мне ответ до того, как он закрыл руками лицо.

– Я крупно облажался.

– Это неправда. – Я подошла поближе. – Это я всё испортила тем, что сказала в Блэквеле. Я не могу передать, как мне жаль. Это было эгоистично. Обещаю, я с ней поговорю. Скажу, что это не взаимно. Ты тоже можешь ей это сказать.

Куп опустил руки.

– Я с ней уже поговорил.

Поднялся прохладный ветерок, растрепав мне волосы. Я обернула руки вокруг туловища.

– Но тогда… Тебе ещё нужно, чтобы я всё исправила?

По какой-то причине это Купа разозлило. Он отошёл от дерева, создавая между нами дистанцию.

– Знаешь, только потому что ты стала мученицей за Эрика, ещё не значит, что ты теперь какой-то великий герой.

Я раскрыла рот.

– Я этого не говорила. Я не герой.

– Совершенно верно, не герой. – Куп походил туда-сюда, потом остановился. Он пристально посмотрел на меня. – Я знаю тебя с восемнадцати лет. Следил за тобой внимательнее, чем кто бы то ни было. Хочешь знать, что я думаю?

Я потрясла головой, но он продолжил.

– Ты – нарциссистка. Ты всегда была тщеславной, мелочной и эгоцентричной. У тебя серьёзные тараканы по поводу отца и нездоровая история бойфрендов – включая, наиболее примечательно, меня самого. Ты всегда выбираешь