Кибер-вождь - Людмила Белаш

— Массовый гипноз, переходящий в психоз, — подсказал другой версию для завтрашних оправданий. — Энрик манипулирует сознанием людей, и вот…

— Кто их арестует?

— Видимо, сэйсиды.

— Настоящее свинство!.. Свяжитесь с ними… и с полицией. По-любому надо обработать этих… кающихся. Версия выбора — фанатики, подражатели Фосфора. Неуправляемые сектанты. Или это — продуманная провокация Пророка. Или маятник чувств зашкалил — от любви до ненависти. Развивайте в интервью именно эти темы.

— Меня беспокоит другое. Он что-то знал заранее. Откуда? Осведомители в Департаменте?.. Вот что следовало бы выяснить.

— Откуда? — кисло усмехнулся старший офицер. — Он же Пророк!..

— Ну, конечно, а Хармон — Принц Мрака. Не смешно.

— У нас нет данных о наличии у Энрика экстрасенсорных свойств.

— М-да? Зато они есть у варлокеров. На глазах у всех Энрик совершил чудо; вам этого мало?.. Теперь стадион солидарен со своим волхвом — короче, все отменяется. Мы уже подставились.

Сотрудники «политички» нервно заспорили, обмениваясь излишними и запоздалыми колкостями, — а стадион вновь расцвел лучами, и Энрик в полете улыбкой бога и жестом раскинутых рук намекнул, что пора его восславить.

И ликующий тысячеголосый хор возгласил:

— Бог есть!!!

— И он восторжествует здесь, — уверенно ответил Энрик.

* * *

Простая овальная комната без окон. Один ее конец равномерно освещен сверху, и там, на разнообразных стеллажах, затянутых черным и красным бархатом, расставлены большие, удивительно прозрачные, причудливых форм и ярких окрасок кристаллы: бочкообразные рубины цвета голубиной крови и тлеющих углей, густо-синие сапфиры с мерцающими в их глубине звездами, октаэдры ярко-алой шпинели; на этажах и подставках утвердились в ряд колонки бериллов с ровными площадками, словно гамма всех цветов: голубые, синие, розовые, оранжевые, бледно-желтые, янтарные, зеленые всех оттенков, молочно-белые, едва уловимого цвета оконного стекла и вовсе бесцветные. Отдельно стоит аристократ, ярко-зеленый с пробегающей внутри синевой — изумруд. Рядом крупные полногранные призмы топазов со скошенными верхними площадками — розовые, винно-желтые, густо-голубые, сиреневые, зеленовато-голубые, естественной и мягкой окраски, чистой воды, такие большие, что кажутся ненатуральными, как столбики разноцветного стекла, но свет, отражающийся в их гранях особым образом, говорит об их благородном происхождении. Полыхает оранжевым пламенем гиацинт, переходя от золотого до красно-коричневого. Черный кварц — морион, дымчатый — траурно подчеркивает переходы черного и белого. Здесь и аметисты: бледно-сиреневые и ярко-лиловые, лавандовые и пурпурные, неравномерно прокрашенные по длине. Светят стеклянным блеском огромные друзы горного хрусталя, полыхает радужным сиянием царь всех самоцветов — бриллиант, тут и там отбрасывают снопы искр гигантские кристаллы двойника алмаза — циркона.

На другом конце комнаты — изящный белый стул, на котором сидит один-единственный человек с бледным неподвижным лицом — в черном, наглухо застегнутом костюме без лацканов на воротничке-стойке.

Свет в комнате медленно гаснет. Человек в черном плотно закрывает глаза; веки смыкаются, и он застывает в оцепенении.

Лучи лазеров, установленных на потолке, перебегают с кристалла на кристалл, зажигая и активируя их. Вспыхивают радугой бриллианты, им вторят мощной нотой цирконы, меняя цвет и рассыпая лучи света. Мощным крещендо солируют рубины, в их густой цвет вливает свою трель нежная шпинель. Как нарастающая мелодия, загораются бериллы, возвышая свой цвет на октаву; их тему подхватывают и продолжают топазы. Александрит меняет цвет с глубинно-синего до красно-фиолетового и обратно; то вспыхивают, то гаснут, понижаясь в тоне, аметисты. Изумруд, аккомпанируя хору бериллов, то блестит яркой зеленью, то синева разрастается в нем, и он становится черным, когда солируют рубины. Бриллианты, как скрипки, ведут основную мелодию при любой смене цвета, порождая новые цвета, не снижая блеска. Им, как виолончель, на более низкой ноте сопутствуют цирконы, выбрасывая снопы пламени.

В полном безмолвии разыгрывается эта партитура цвета. Лучи озаряют и выхватывают камень за камнем, свет исходит из глубины кристаллов, порождая пляску огня.

Человек в черном, крепко зажмурившись и откинув голову, ушел в себя.

Так Принц Мрака Ротриа слушал Симфонию Тишины.

Это было ужасное воскресенье…

Эрла извелась со вчерашнего дня. Она видела снятую издали, смутную, колеблющуюся сцену на крыше «столба» — Хиллари падает, террорист бросается к нему, потом бежит к флаеру… в ту минуту она, кажется, отчаянно закричала, вцепившись себе в волосы, — но Хил встал, кинулся следом… флаер взлетел.

И с тех пор — ни весточки, лишь несмолкающий галдеж в телевизоре, домыслы и версии одна другой глупей и вздорней. Покоя не было — Эрла спала, не раздеваясь, обрывочным, поспешным сном, то и дело растрепанно вскидываясь с подушки; было не до еды, не до работы, не до звонков — ни до чего, на уме был упавший на крыше Хиллари. Она послала к дьяволу Лотуса, явившегося с последними хлипоманскими новостями и похвальбой об успешной продаже ее картин. Из дома ни ногой. — у подножия томится орава репортеров, готовых затарахтеть в микрофоны: «Вот она, знаменитая подружка Хармона, который…» Паразиты!

Творческие люди не умеют поддерживать порядок ни в доме, ни в своем уме. Большая квартира-студия Эрлы всегда напоминала гибрид музея с лавкой старьевщика и кухней хозяйки-растяпы; теперь беспорядок вторгался к ней в мысли, и ощущать себя ненужной, позабытой, неприкаянной было сейчас особенно мучительно — как можно вынести, когда тебя, сходящую с ума, живую и страдающую, вычеркнули из списка?!

Промаявшись ночь в полусне, Эрла вместо завтрака наглоталась воды из-под крана, умылась кое-как — и позабыла утереться. Сосредоточенно тыча пальцами, настроила трэк на автоответ: «Оставьте ваше сообщение в записи». Но стало еще хуже — тишина угнетала, одиночество и неизвестность сжимали виски.

Кэннан, Кэннан.

Когда-то в прошлом Хиллари подселил ей на время своего приятеля; она согласилась — порой у нее жили подолгу друзья и знакомые друзей. Она и не заметила, как автор обозрений стал ее желанным собеседником. Ну педант. Ну немножко зануда и слишком уж вежлив. Зато какой багажник на плечах! И спорить с ним было одно удовольствие. Спохватиться не успела — вслед за Кэннаном проникли в дом и иллюстраторы, и копиисты, которые оттерли прежних друзей в сторонку.

— Ты это сделал нарочно? — спросила она Хила, раскусив его лукавство.

— Да, — улыбнулся глазами Хил. — Надо было, чтоб ты обновила свои знакомства. Ты недовольна?

— Нет… пожалуй, нет…

— Кэннан, мне плохо! — Эрла чуть не плакала в трэк. — Приезжай, пожалуйста!