Кибер-вождь - Людмила Белаш

— Пахать на Хармона за бутки? — нервно хихикнула Охра. — Это шоу! А как будет — ставка или сдельщина?

— Корм, вода, программное и прочее казенное обеспечение, — непреклонно заявил Хиллари. — Пока вы это не окупите, о найме нечего и думать. Но идея занятная.

Кристалл отпустил его, взяв коробочку из ладони.

— О'к, босс.

Хиллари заложил руки в карманы.

— Пока вы не пройдете вакцинацию, о зачислении в проект и не мечтайте. Отчет о процедуре я приму у тебя, Кристалл. До встречи.

— Так, — оглядел Кристалл свою команду, когда Хиллари ушел, — кто первый?

— Э, а почему я-то? — попятился Керамик, на которого упал взгляд вожака. — Я уступаю место даме. Охра, плиз!

— Привет! — окрысилась Охра. — Крис, ввали-ка эту дрянь ему!..

— Анилин, поди сюда.

— Нет уж, я после Охры.

Охра заорала, отступая в утол и сжимая кулаки:

— Я сейчас кого-то двину в рыло!!

— Ну-ка, двое, взяли Анилина. Открыть порт.

— Да! — вопил Анилин, пока его ловили и крутили. — Если не Robocop, так и издеваться можно! Бей того, кто послабей?! Садисты вы!! Гадьи кишки! Сэйсиды недорезанные!!. А-а-а…

«Блок» инсталлировался, Анилин повис на руках приятелей.

— Насчет паралича он не соврал, — с интересом пробормотал Кристалл. — Поглядим, как отходняк закончится.

Чара после визита Хиллари и свидания с дочерями не знала, куда себя деть. Все ее понятия об «Антикибере» смешались, перепутались и стянулись в такой узел, что и мечом не разрубишь. Верить? Не верить? Человек в подобной ситуации кидался бы на стены, рывками мышц отвлекая ум от неразрешимой задачи.

Находившись по камере, она присела на корточки, словно в такой позе легче думать.

Хармон — враг, лютый враг, истребитель. И вдруг — такое превращение!.. Почему? И что за этим кроется?.. Неясно, все будто в тумане.

Но факт — один, неоспоримый, — что он не тронул ее, Чару. Она не могла сделать «Взрыв», и, пользуясь этим, Хармон ждал от нее… чего? Чтобы она ему поверила? Ведь он мог овладеть ее сознанием через стенд, который — под рукой. Но он пошел на разговор с ней! Да, с позиции победителя, однако — без грубого насилия.

И — Фердинанд. Не может быть, чтоб Фердинанд от них отрекся!! Что его ЦФ-6 была со смертельным подвохом, что он отказался вернуть своим девочкам полноту разума. Это немыслимо! Иначе — он им не отец. Если Хармон вновь явится, надо добиться свидания с Фердинандом во что бы то ни стало!

Она не знала, что происходило в минувшие сутки вне ее камеры номер 15, — ни о теракте Фосфора, ни о захвате Детей Сумерек, ни о том, что Гаст по Сети заказал себе гитару, чтоб в воскресенье (пока босс отъедет в Город) просочиться в изолятор к Фанку и умолять — если понадобится, то и на коленях, — чтобы тот исполнил что-нибудь с Тринадцатого Диска.

* * *

Зрение открылось, распахнув перед Энриком громадный простор стадиона — схему, собранную из живых, одновременно вздрагивающих лиц-точек. Громовые пульсации ритма отзывались в покрывающем трибуны слое людей то вспышками тысяч протянутых к Пророку белых ладоней, то полями вскинутых рук, то возникало необъятное содружественное движение, когда они вставали на его призыв.

— Бог есть! — как камень, бросал Энрик в чашу одинокий крик.

— И он восторжествует здесь!!! — ревел стадион.

— Друг — свят!

— А я — чист!!! — от звучного эха трепетало небо.

И так три, пять, восемь, двадцать, сорок раз подряд, до упоения; стадион стал частью Энрика, послушной, неотрывной.

Уже сбросивший ангельские одежды и сменивший вереницу других фантастических костюмов, Энрик взметнулся ввысь, на самый верх сценической конструкции, — почти нагой, божественный, живая статуя, и в нем, как в фокусе, сходились восторг, обожание, страсть и экстаз тех, кто ждал его, верил в него, уповал на него и Друга в этом гигантском, злом, мятежном Городе. Энрик вытянулся струной — и медленно, плавно стал опускать воздетые руки, становящиеся крыльями ночной птицы.

— Ночь, — шепнул он всем; свет померк, сгустился вокруг него в медно-желтый, ритмично полыхающий факел. Стадион тихо, длинно взвыл, немея, — и стих, обратившись в слух. Изгиб напряженного тела, крадущиеся па, по-змеиному хищный поворот головы — Ночь пришла, тьма расплывалась волнами от сцены, расстилая в воздухе дорогу Ночного Охотника, самой грозной ипостаси Друга.

Свет сжимался, образуя огненное ядро, обтекающее струями вьющегося пламени.

— Я знаю…

Простертая рука обвела застывшее людское море.

— …они здесь — нечистые духом. Они притаились. Они рядом.

Синие глаза блеснули над предплечьем, высматривая добычу.

— Они умышляют. Они получили приказ от своих подлых начальников. Я их вижу. У них дрожат руки. Колотится сердце. Немеет язык. Они смотрят на свои пальцы… что это?! — расширив глаза, Энрик с ужасом поднес ладонь к лицу; пальцы свело судорогой. — Это Я ими овладеваю. Нет спасения. Милость и жизнь — в Моей руке.

Энрик скованно, мучительно извивался на залитой светом площадке лифта — палач и жертва в одном лице. На дальней трибуне кто-то со сдавленным воплем упал на колени, пытаясь разжать скрюченные пальцы.

— Их дух грязен! Им нестерпимо среди чистых! Боль. Грязь души жжет их изнутри…

Другой парень на другой трибуне, далеко от первого, сумел вынуть газовую гранату — но выронил. Или отбросил, как будто она обжигала?..

— Я дарую прощение, пока не поздно. Спасение во мне. Я прихожу, чтобы карать или прощать. Время почти иссякло…

Лифт плыл в ореоле огня, как шаровая молния.

— Покажите их всем!! Дайте слышать их голос!!

На половине экранов возникли сцены — «стойкие», быстро пробравшись вдоль рядов к тем, кого корчило, хватали и разоружали их; одной девице так свело руки, что еле удалось отнять у нее зажигательный патрон — она выгибалась и стонала, временами вскрикивая.

— Горе тому, кто в роковой час не раскроет Мне свое сердце!

Светящийся Пророк царил над заколдованным стадионом; проектор делал его фигуру гигантской.

— Хочешь ли ты прощения? — Энрик простер руку к парню, дергавшемуся в захвате «стойких».

— Да! Да! Да! — бился парень. — Прости!! Я все скажу!..

— Кайся, нечистый духом. Кайся предо мной.

— Кажется, у нас проблемы, — оператор «политички» не оглядывался, но ощущал, что люди, из-за его спины глядящие в экраны, чувствуют себя подавленно.

— Этого никто не мог предвидеть, — нарушил кто-то тягостное молчание.