Венганза. Рокировка - Юлия Герман

Представляя подобный расклад событий, я сатанел от безысходности. Адвокат настаивал на том, чтобы выбить из Марины признание и добиться диагноза «невменяемость», отделавшись лечением в психушке. Но как я мог допустить подобное? И что будет, если этот план не сработает? Нет и еще раз нет. И теперь, когда возник из ниоткуда тот самый свидетель, плюс моё признание в убийстве, мы получили гарантии Марининой безопасности. Она не заслуживала наказания. В настоящем положении, правда, сложно определить, что именно страшнее: лишиться рассудка или всё же потерять свободу. Но выяснять это на практике ей не доведется. Я принял решение и его не изменить.

Ошарашенный новостью о ребенке, злой и растерянный, чувствовал, будто у меня выбили почву из-под ног, и я болтался в невесомости, не понимая, в какую сторону двигаться и как вернуться на землю. Мысленно повторяя про себя такое незнакомое до этого момента слово — дочь, уже не слышал ни единого звука, доносящегося изо рта Пирса, как и не слышал остальных шумов вокруг. Теперь я должен был узнать, где она и почему Марина скрыла её существование.

Необходимость увидеть Чику вновь затмила собой все остальные нужды. Я готов был требовать её визита, но затем вспомнил о невозможности осуществления этого желания. Мог попросить о встрече Переса и призвать к ответу его, но боялся, что больше не смогу сдерживать порывов и разобью пуэрториканскую голову без промедления. Оставалось только ждать выздоровления Марины и разговора с ней. А терпение, как известно, моя самая слабая сторона.

Покинув в тот день комнату для свиданий, так и не вникнув в детали дела, я вышел на прогулку, не слыша и не видя совершенно ничего. Никогда пустота и одиночество внутри меня не разрасталась с такой скоростью, как теперь. Будто весь мир обернулся против и стремился раздавить тяжестью посланных испытаний. Вновь ожило желание омыть всё вокруг кровью, заполняя чужой болью дыру в груди. Я не понимал, как именно чувствовал себя из-за обрушившихся на меня новостей. Озлобленным? Преданным? Потерявшим в одночасье всё, что имело какое-то значение? Всё разом разрывало изнутри, стараясь оттяпать у меня как можно больший кусок. Вопрос «почему» звучал в голове всё громче, будто кто-то подкручивал громкость динамиков, и отдавался резью в ушах. Почему Марина скрыла от меня существование ребенка? И почему она говорила с Пересом, будто тот всегда знал о ней? Я был вне себя от злости. Тело казалось налитым свинцом. Я с трудом передвигался, машинально переставляя ноги. Медленно пришло осознание того, что теперь я заперт, и не смогу сделать совершенно ничего для усмирения ярости и шума в ушах. Осмысление такого простого и, в то же время, невыносимого факта оглушило меня. Я просто обязан выбраться отсюда, и Пирсу предстояло придумать как.

Двигаясь по инерции, мысленно прокручивал перемены в моей реальности. Смерть Эстер, сумасшествие Марины, тюрьма, дочь. Дочь. Дочь! ДОЧЬ. Именно последняя новость окончательно перевернула мир с ног на голову. После развода и полного погружения в жизнь банды отверг для себя возможность построения семьи в будущем и, тем более, не думал о детях. Предохраняясь с обычными девками, оберегая себя от возможных последствий, совершенно не думал о защите с Котёнком. Став у неё первым мужчиной, ни на секунду не задумывался о том, чтобы чувствовать её как-то иначе, чем каждой клеткой тела. А после наркотиков и всего, через что ей довелось пройти по моей вине, этот ребенок казался неким чудом, способным нам помочь исцелить друг друга. Только вот, если мне предстоит гнить в этой дыре, то ни о каком чуде речи идти и не может, как и в случае того, если Марину не смогут излечить.

Во мне просыпался вулкан, готовый взорваться в любой момент и похоронить под пеплом всё, что находилось вблизи. Требовалось выплеснуть куда-то злость, разъедающую изнутри и превращающую в бесчувственного монстра.

Ноги сами вели меня, не разбирая дороги. Я не заметил, как оказался во дворе вместе с остальными заключенными. Было плевать, где находиться и кто обретается рядом, нужен был лишь выброс адреналина, крики, боль и кровь.

— Ангел, — свистнул кто-то.

Не обращая внимания, я двинулся дальше к спортивной площадке, собираясь вымотаться, тягая железо.

— Диего! — услышал за спиной.

Медленно повернувшись, увидел перед собой амиго Васко, одного из братьев Сангре Мехикано, пойманного на распространении наркотиков. Не сказав ни слова, молча посмотрел на него. Было плевать, брат он мне или кто-то совершенно посторонний. Если он попытается до меня дотронуться, то вряд ли я буду сдерживаться и не сломаю ему руку.

— Алберто хочет поговорить с тобой, — нервно поглядывал то на меня, то куда-то в сторону.

— Кто? — сейчас меньше всего интересовали какие-то люди и общение с ними.

— Помнишь кубинца Алберто Хуареса? Он пересекался с нами по поводу товара пару раз и вел какие-то дела с Денни?

— Того ублюдка, пытавшегося перепродать нашу партию?

Конечно, я помнил мерзавца, как и то, по какой причине его загребли копы. Он был неплох в бизнесе, всегда находил способы, как выручить больше за тот же товар. Но я с трудом помнил его трезвым, не находящимся под влиянием наркоты. Именно она его и подставила. Нельзя оставаться внимательным к деталям, когда картинка, проплывающая перед твоими глазами, расходится с реальностью. Он не увидел подвоха и не распознал вовремя подставы. За что и отправился за решетку на пятнадцать лет.

— Чш-ш-ш, — обеспокоенно посмотрел по сторонам Васко. — Поговори с ним, пожалуйста. Я не хочу проблем для тебя.

В любой другой момент я бы посмеялся над его шуткой и даже захотел лично выяснить, какие именно неприятности светят мне от этого обдолбанного ничтожества. Но всё изменилось. Было плевать на чужое самомнение, как и на собственную гордость. Существовали я и моя злость, всё прочее превратилось лишь в размытую фоновую картинку, как на экране компьютера. Я знал, что тюремная жизнь регулируется собственными устоями и правилами, но в эту минуту не заботился ни об одном из них.

— Перенеси разговор на другой день. Сегодня не самое лучшее время.

— Прости, Амиго, но мы не на свободе. Здесь всё происходит гораздо быстрее. Думаю, ты знаешь об этом. Просто поговори с ним, пока на тебя не открыли свободную охоту все, начиная от чёрных и заканчивая арийцами. Денни будет вне себя, если с тобой что-то случится.

Мыслями я находился далеко от этого места и всего, что говорил Васко. Я не мог игнорировать необходимость адаптации к новой жизни. Даже рассчитывая выбраться отсюда любой ценой, требовалось иметь некую опору, позволяющую сделать жизнь сносной, даже в условиях ограничения свободы. Но подобные размышления затмевала ярость, требующая жертв. И пусть я был обречен, но всё же гнить в тюрьме до скончания времен не входило в мои планы. Поэтому разговор с кем-то, тем более кем-то, не вызывающим симпатии, мог закончится плохо для всех, никак не способствуя моей адаптации к новой среде.

— Сейчас не самое лучшее время.

— Здесь нет лучшего или худшего времени. Каждый лишь пытается выжить, — пожал плечами Васко.